Лес был всюду — и в воде, и на берегах, и на огромной территории комбината. Чуть пониже стояли океанские корабли разных стран. К ним подвозили на баржах тёс, доски, бревна. Два корабля стояли у причалов.
— Этот из Дании, — показал Борисов на корабль водоизмещением не менее десяти тысяч тонн. — А вот тот из Англии, а за ним голландец.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— Разве вымпелов не видишь? — показал он на флаги кораблей. — Да и на комбинате сейчас аврал. Весь город мобилизован на погрузку судов, чтобы золото за простой не платить. Сегодня должны вот этот загрузить, а завтра за англичанина возьмутся. Вон к нему уже на рейд тёс возят, — пояснял он.
У деревянного двухэтажного клуба толпился народ. «Билеты все проданы» — увидели мы табличку на окне кассы.
Только я подумал, что можно вернуться домой, как Борисов подмигнул мне и скрылся за входной дверью. Не прошло и пяти минут, как он вернулся с двумя билетами первого ряда.
— По блату? — поинтересовался я.
— Конечно, — засмеялся он.
Подошли грузовики, крытые брезентом. Первыми из них выскочили охранники с винтовками. За ними вылезли артисты с музыкальными инструментами, с какими-то тюками и чемоданами.
Сопровождаемые охранниками, они пошли в клуб с чёрного хода.
Проводив их взглядом, мы тоже пошли и сели на свои места. Публики было уже много, но первые ряды пустовали.
После второго звонка стали занимать и их. Приходили мужчины, в большинстве офицеры внутренних войск, с дамами в парадных платьях.
— Видал, трали-вали, что делается? — шепнул Борисов, показывая глазами на расфранчённую публику. — В Москве таких не увидишь.
Прозвенел третий звонок, но занавес был неподвижен.
В задних рядах волновались, хлопали, просили начинать концерт. Передние ряды соблюдали спокойствие.
Только когда в широком проходе появилась полная дама в длинном платье из чёрного бархата со сверкающей брошью на высокой груди, публика в передних рядах заволновалась и словно по команде повернулась к проходу. Дама шла, не обращая ни на кого внимания, придерживая на плече палантин из чернобурой лисы. Следом за ней шёл Антонов в военном парадном мундире.
В передних рядах мужчины вставали, приветствуя чету Антоновых. Антонов, удостоив немногих лёгким кивком головы, прошёл с женой в единственную ложу у сцены.
Как только они сели, занавес поднялся.
Конферансье, уже немолодой мужчина, густо напудренный, с подведёнными бровями, объявил программу концерта. Он с подъёмом, повысив голос, объявил о предстоящем выступлении на концерте знаменитости. Рассказав две-три смешные, но давно избитые истории, он объявил:
— Первый номер: русская пляска!
На сцену вихрем влетели до десятка пар в костюмах балетных деревенских парней и девушек. Девушки были сильно размалёваны. Но даже сквозь густой грим на их лицах были заметны бледность и усталость. Плясали пары старательно и слаженно, лихо оттопывали ногами, склоняли друг к другу головы, а затем подбрасывали их так, что спустившиеся на лоб волосы вихрем перекидывались на затылок.
После пляски молодой артист спел арию Ленского. Потом была показана сцена из оперетты «Свадьба в Малиновке». Публика смеялась, бурно аплодируя.
Наконец выступила знаменитость.
Конферансье не перечислял её артистических достоинств, но публика и так знала, что это бывшая заслуженная артистка, с успехом выступавшая в эстрадных концертах. Когда она вышла на сцену с высоко поднятой головой, придерживая рукой длинный шлейф прекрасного платья, в зале наступила абсолютная тишина.
Под аккомпанемент рояля она спела два цыганских романса и, поклонившись, вышла.
Гром аплодисментов и громовой бас Антонова заставили её выйти снова.
— «Костёр»! «Бродягу»! — кричала публика.
Артистка поклонилась и кивком головы пригласила подругу сесть за рояль. Она так же прекрасно исполнила «Костёр» и «Бродягу», после чего ушла со сцены и, несмотря на крики и аплодисменты, больше не выходила.
Было уже поздно, когда мы с Борисовым вернулись на его квартиру, а утром я с попутным самолётом, летевшим в Салехард, возвратился домой.
7
В Уренгое по-прежнему стояли наши утлые жилища — палатки, а между тем зима была уже не за горами. Времени до наступления холодов оставалось совсем мало.
Ниже от нас по реке заключённые строили в своей зоне бараки, а за зоной — дома для охраны и начальства. Буксир притащил туда из губы баржи с «рабсилой», строительными материалами и продовольствием. Привезли также тракторы и автомашины. У нас ничего этого не было — даже гвоздей.
Разгрузившись, пароход потащил караван снова в губу к лихтерам. Хоть Пур по ширине и не меньше Таза, но мелководный. Лихтеры не смогли войти даже в его устье, и теперь строители вынуждены были всё перегружать с них на баржи прямо на рейде.
Мы с Болотовым сидели в штабной палатке и гадали, как построить за два месяца жильё, чтобы разместить триста человек. От домов мы, правда, сразу же отказались и решили строить полуземлянки — это намного проще, да в них зимой и теплее. Но даже для полуземлянок нужен лес, нужны доски, тёс, стекло, гвозди и многое другое.