Мёртвая дорога

Сотрудники нашей экспедиции прибывали из Томска и Иркутска каждый день, и в Салехарде собралось уже более пятидесяти инженеров, техников и хозяйственников. Нужно было на что-то решаться, а зима, несмотря на март, становилась ещё злее. Мне казалось, что покрыть расстояние в восемьсот километров большого труда не представит — ведь мы видели, как олени обгоняют автомашину. Но мои иллюзии вскоре были развеяны. В окружкоме партии нас подробно ознакомили с дорогами: в нужном нам направлении ни одной ворги нет, а есть только на север, в сторону Обской губы, и на юг — в верховья реки Надым, что нам никак не подходило. Вторым препятствием был недостаток нарт и упряжи. Чтобы поднять нашу экспедицию со всеми людьми, снаряжением и продовольствием, требовалось триста нарт и более тысячи голов оленей. «Олени есть, — сказали нам в окружкоме. — А чтобы сделать нарты и упряжь, потребуется не менее двух месяцев». И это нас тоже никак не устраивало: к тому времени мы должны были, по приказу министра, уже начать изыскания. А когда опытные и бывалые в тундре люди сказали, что без дорог по целине олени с нагруженными нартами пройдут в день не более десяти—пятнадцати километров, а потом, после нескольких дней такого пути, им нужен длительный отдых, — мы, по правде сказать, совсем скисли.

— Можно на тракторах добраться, — предложил Рогожин.

Стали считать скорость трактора по глубокому снегу, расход горючего, грузоподъёмность саней, которые ещё нужно делать. В итоге получилось, что тракторы в лучшем случае могут увезти только горючее для себя на время пути, а если поломаются, то останутся навечно в тундре.

Чтобы окончательно решить вопрос о выборе транспорта, нужно было самим иметь хоть какое-то представление о тундре и оленях. Это-то и натолкнуло нас на мысль сделать вылазку из Салехарда в сторону фактории Надым, не ставя себе цели доехать до самой фактории. Намеченный маршрут совпадал с направлением, по которому нам предстояло двигаться всей экспедицией к далёкой фактории Уренгой на реке Пур и к Красноселькупу на реке Таз, и такая рекогносцировка должна была чему-то нас научить.

Подрядив две упряжки оленей, мы с Рогожиным выехали рано утром. Вначале мы должны были ехать вверх по реке Полуй, по которой проходила ворга, а затем, когда река и ворга будут не попутными, проехать по тундре без всякой дороги прямо на восток.

Пять оленей, запряжённых в каждую нарту, бежали легко. От самого города по реке Полуй была расчищена ледовая дорога. Во многих местах она совпадала с направлением ворги, и мы ехали по ней. Чтобы не вылететь из нарт, мне пришлось крепко держаться за поклажу, привязанную тонкой верёвкой. Ноги свисали, бороздили дорогу, и я вначале держал их вытянутыми горизонтально, но потом, устав, пристроил кое-как на нижний полоз. Езда на нартах показалась мне неудобной и утомительной: сидишь вроде как на кочке и ещё всё время боишься вылететь в снег. Но пожилой ненец Герасим сидел совершенно свободно, положив левую ногу вперёд, хотя и работал — управлял оленями при помощи хорея и единственной длинной вожжи, привязанной к головному оленю.

Ледовый путь расчистили совсем недавно строители железной дороги. Вскоре нас стали обгонять их грузовики с лесом, углём, ящиками, мешками и многим другим. В открытых грузовиках везли заключённых. Они сидели на дне кузовов, плотно прижавшись друг к другу, сливаясь в общую серую массу бушлатов и шапок из серого сукна, похожих на шлемы. У кабин стояли охранники, одетые в тулупы, с автоматами на плечах.

С наступлением дня, несмотря на ярко светившее солнце, подул холодный ветер, понесло позёмку.

Проехав километров пятнадцать от города, мы увидели на правом высоком берегу Полуя строящийся лагерь: стояли вышки для часовых, обносилась колючей проволокой зона, внутри которой поставлены были большие палатки, похожие на бараки. Заключённые вереницей шли туда от ледовой дороги, таща ящики, доски, бревна, мешки. Они, как муравьи, по узкой тропинке, проложенной в глубоком снегу, поднимались в гору, входили в ворота, сбрасывали тяжёлую ношу и возвращались к реке за новой. В зоне работали люди, устраивая своё новое жилище на необетованной земле. Проехав лагерь, мы остановились, чтобы дать оленям отдых.

— Вот и обживают тундру... — сказал Рогожин.

Ненцы, с опаской показывая друг другу на большой лагерь, переговаривались между собой.

— Наверно, там совсем плохой народ? — спросил меня сын Герасима.

— Всякий есть, — уклонился я.

Мне было тяжело смотреть на этих людей, копошившихся среди сугробов снега, окружённых колючей проволокой, мёрзнущих в тундре.

— Кто, по-вашему, они? — спросил я Рогожина.

— Думаю, работяги, — вздохнул он. — Видите, как стараются. Кто не вырос в труде, того никаким принуждением на такой труд не поднимешь.

Мы поехали дальше. Олени, отдохнув, бежали быстро, закинув на спину рога. От их копыт летел снег, засыпая лицо. Автоколонну вскоре догнали. Головная машина парила — мороз прихватил радиатор. Шофёры преградили нам путь.

— Продай оленя на мясо, — крикнул Герасиму здоровенный парень.