Мертвая хватка

Забродов оторвался от изучения этикетки на коньячной бутылке и задумчиво поскреб ногтями щетину на подбородке.

– Как тебе сказать… Нет, не могу я этого объяснить.

То есть могу, конечно, но боюсь показаться, мягко говоря, нескромным.

– Ну, а все-таки? – спросил заинтригованный Сорокин.

Забродов уселся на скамейку, расправил на столе мятую газету и принялся счищать с раздавленного, сплющенного яйца остатки скорлупы.

– Ты верно заметил, что учиться всем этим землепашеским хитростям мне было некогда, – задумчиво проговорил он, глядя в стол. – Да, честно говоря, и желания такого у меня никогда не возникало. Но понимаешь, какая штука… Изредка, не чаще раза в столетие, а обычно гораздо реже, природа от щедрот своих дарит человечеству… Черт, как бы это выразиться?.. Ну, в общем, людей, одаренных самыми разнообразными талантами, одаренных всесторонне и щедро. Если хочешь, универсальных гениев. Самый известный пример такого гения – Леонардо да Винчи. Были еще и другие, но они не так знамениты.

Он замолчал и стал с аппетитом поедать яйцо, приправляя его кусками раскрошенного бутерброда. Сорокин немного подождал, ничего не дождался и осторожно спросил:

– Ну? А дальше что?

Забродов перестал жевать и поднял на него удивленные глаза.

– Что – дальше? Все.

Сорокин закряхтел.

– Да, – сказал он, – ты не зря боялся показаться нескромным. Выходит, ты у нас и есть этот самый универсальный гений?

– Ага, – просто сказал Забродов и принялся чистить второе яйцо. – Вот видишь, как ты реагируешь. Зачем спрашивать, если заранее готов принять ответ в штыки?

Универсальный гений – это же не ярлык, не почетное звание и не должность. Это просто термин, обозначающий совершенно определенное, конкретное явление. Это, если хочешь знать, не подарок судьбы, а тяжкая ноша. И потом, я же не виноват, что так получается. Ну, не знаю я, откуда это берется! Сроду я этим огородничеством не занимался.

Меня от него, если хочешь знать, всю жизнь с души воротит. А стоило только попробовать… В общем, это все как-то само собой получается. Я просто знаю, когда, что и как делать.

– Врешь ты все, универсальный гений, – неуверенно сказал Сорокин.

– Вокруг посмотри, – посоветовал Забродов, сосредоточенно сколупывая яичную скорлупу. – И будь так добр, принеси рюмки.

Сорокин медленно поднялся и поплелся к дому, ломая голову над тем, что услышал. Что это было: откровение или очередная дурацкая шутка? В целом Забродов выглядел серьезным и даже печальным, и потом, когда, каким образом он мог освоить хитрую огородную премудрость? Ведь до сих пор он если и брал в руки лопату, то лишь для того, чтобы выкопать себе укрытие или треснуть кого-нибудь этой лопатой по черепу за неимением иного оружия. Тогда как он ухитрился?.. С соседями советовался? М-да… Соседи – народ сложный. Такого могут насоветовать, что на этом месте потом двадцать лет даже бурьян не вырастет. Тогда что же получается? Выходит, он и вправду действовал по наитию, по вдохновению, повинуясь таинственному голосу свыше?

Чертовщина какая-то, подумал Сорокин, входя в кухню и озираясь по сторонам в поисках рюмок. А вы знаете, один мой знакомый – универсальный гений. Представьте себе!

Непризнанный… А вообще-то, если честно, похож. И людей он сторонится, наверное, потому, что ему с нами, серыми мышатами, разговаривать не о чем… Гений… Ну да, конечно, понять м принять это трудно. Просто слово такое… Никто ведь толком и не объяснит, что оно обозначает, это слово. Нас с детства приучили считать, что гений – это что-то такое, высшее, из заоблачных сфер или, как минимум, из учебника истории.

Ныне здравствующих гениев гениями, как правило, не называют, это звание посмертное. А гении, между прочим, тоже люди, и живут они среди нас и почти так же, как мы. Почти, но не совсем. Отличия все-таки имеются, и из-за этих отличий мы называем гениев в лучшем случае чудаками, а в худшем – идиотами…

Тут он вспомнил, что рюмки должны быть в буфете, и двинулся в угол, где мирно доживал свои дни этот реликт хрущевской эпохи. Здесь ему бросился в глаза вырванный из школьной тетради в клеточку двойной лист, приколотый к дверце буфета обыкновенной швейной иголкой. Лист был густо исписан с обеих сторон знакомым убористым почерком, принадлежавшим, несомненно, любимой теще. Сорокин скользнул глазами по тексту и закусил нижнюю губу.