Мертвая линия (ЛП)

  С того дня в Иерусалиме, когда те двое мужчин пришли к нему в гостиничный номер, он жил в страхе, что его разоблачат. Это было задолго до того, как он «вышел» и признал, что он гей. Он тогда еще был женат — на Хоуп, своей девушке из Кембриджа. Она давно ушла; он был один в течение многих лет. У мужчин были его фотографии на кровати с мальчиком, которого он встретил в клубе. Теперь он, конечно, знал, что мальчик работал на них, и все это было подстроено. Это были представители израильской разведки, и они сказали, что, если он не будет сотрудничать, они опубликуют фотографии и позаботятся о том, чтобы он никогда больше не смог работать на Ближнем Востоке. Он бы потерял работу и брак. Сейчас, конечно, такого рода фотографии не имели бы большого значения, но они хорошо зацепили его, и слишком много всего произошло, чтобы он мог оторваться. В то время он работал корреспондентом в Сирии. Израильтяне хотели знать все, особенно личную информацию о высокопоставленных сирийских чиновниках — слабостях, сексуальных наклонностях и тому подобном — без сомнения, чтобы испытать на них то, что они с ним сделали.

  Теперь МИ-5 что-то узнала, но та женщина не сказала того, что им было известно. Если она говорила ему, что сирийцы знали, что он сделал, значит, продолжительность его жизни резко сократилась. Она оставила его взволнованным, больным, но в темноте.

  С тех пор как она ушла, он принял меры предосторожности. Он дважды запер переднюю и заднюю двери, убедился, что окна плотно закрыты и заперты. Он остался дома, не отвечал на звонки и держал шторы задернутыми. Но он не мог так жить вечно, и сегодня утром ему пришлось спуститься с холма в деревню Хэмпстед. Шкаф был пуст, и это не метафора — не осталось даже пачки сухих макарон.

  Не то чтобы он купил много продуктов, потому что решил, что ему придется покинуть свой дом, пока не минует непосредственная опасность. Хотя откуда ему знать, когда можно будет безопасно вернуться? — с тревогой подумал он, медленно идя назад по краю пустоши, усеянной в это утро выгульщиками собак и восточноевропейскими нянями, возившими младенцев в колясках.

  Куда ему идти? Вероятно, можно было бы получить еще одно задание, если бы МИ-5 его не уволила. Ему нужно было что-то, что унесло бы его за границу. Людям из « Санди таймс » понравился его портрет Асада, и они предложили ему дальнейшие назначения — Меркель в Германии занимала первое место в их списке. Но было бы невозможно оставаться в тени, работая над этим, не тогда, когда ему нужно было бы быть в Берлине, назначая встречи с канцлером, беседуя с ее друзьями и коллегами, копаясь в ее прошлом в Восточной Германии. Любой, кто хотел найти его, мог сделать это в течение нескольких дней.

  Но была ли угроза? Рациональная, опытная сторона Марчема изо всех сил пыталась убедить себя, что это не так. В конце концов, он только что прибыл из Сирии, и не было никаких признаков того, что кто-то что-то знал о его тайной деятельности. Если бы они знали, они могли бы убить его там. С ним легко можно было бы разобраться в Дамаске — его нашли мертвым в гостиничном номере, смертельный случай был объявлен уступчивым врачом по приказу властей страны.

  Он еще немного подумал о том, куда ему идти, пока кружным путем шел обратно к своему дому, убеждаясь, что люди позади него на одной улице не те, кого он заметил, когда небрежно обернулся на следующей. Всегда была Ирландия, где у молодого Саймондса, друга-похожего, которого он завел благодаря Алексу Ледингему, по иронии судьбы, был коттедж недалеко от Корка, который, как он всегда говорил, Марчем мог использовать. Если бы он поехал туда на месяц, все могло бы успокоиться. Должен ли он сказать кому-нибудь, куда он направляется? Нет, он просто сказал, что уехал. Он всегда мог проверить электронную почту в интернет-кафе в Корке; он надеялся, что его нельзя будет отследить за этим занятием.

  Но был один человек, которому он не собирался рассказывать о своем уходе, и он содрогнулся от реакции этого человека, если бы сказал. Он называл себя Алеппо, который Маршам знал как один из самых мирных и красивых городов Сирии. Это имя казалось таким неподходящим для этого человека; в нем было что-то безжалостно клиническое, вид контролируемой угрозы, который не казался совсем человеческим.

  На своей улице он никого не увидел, но тем не менее был осторожен, подходя к дому, останавливаясь на мощеной дорожке, как только он прошел через калитку в живой изгороди, ища и прислушиваясь к знакам, что кто-то ждет снаружи. Ничего такого.

  Он осторожно отпер входную дверь, затем с такой же тщательностью дважды запер дверь за собой. Он прошел прямо на кухню и убедился, что заднюю дверь не взломали. Он распаковал свои две сумки с продуктами, вскипятил чайник и заварил себе чашку крепкого чая, который отнес в гостиную. Только когда он со вздохом сел, он увидел мужчину в кресле с подголовником у неиспользованного камина. Это был Алеппо.

  — Боже, ты меня напугал! — воскликнул он, вскакивая на ноги и проливая чай на кофейный столик.