Мертвая сцена

Охранник ничего ему не ответил, а лишь распахнул дверь, чтобы я смогла выйти. Он уже понял, что продолжать беседу с подследственным я не намерена.

Я с достоинством вышла наружу, даже не посмотрев на Носова.

Не знаю, удалось ли ему показать ту тетрадь Всеволоду Савельевичу — я с ним еще не говорила. Бояться мне, разумеется, нечего: в захваченной Носовым тетради — конспекты совсем других ролей, к Антиалле не имеющих отношения.

Роль же этой самой Антиаллы я, кажется, сыграла сегодня безупречно. Носов мне явно поверил. Вывод: он наверняка вернется к своим изначальным показаниям, то есть будет называть себя Устином, а меня — грязной обманщицей. И для него как для Устина действительно покажется непереносимым продолжать считаться Носовым. Он должен решить, что для него лучше умереть, чем называться столь ненавистным ему теперь именем.

А мне, равно как и следствию, только этого ведь и надо.

29.5.62

Сегодня должна была собраться медицинская комиссия — «чествовать» Носова.

Полдня я провела как на иголках, ожидая новостей, а ближе к вечеру наконец позвонил Всеволод Савельевич — и предложил встретиться с ним вечером, чтобы обсудить, «чем увенчалась ваша затея, Алла Вадимовна». По его тону мне показалось, что он чем-то недоволен, но, конечно, согласилась с ним увидеться. Он предложил подойти к семи к памятнику Пушкину. Прямо как будто свидание мне назначил.

В результате встречи выяснились две вещи. Первая: следователь действительно уже несколько раскаивается в том, что помог осуществиться «моей затее». Возможно, на него за это разозлился не только Филипп Филиппович, но и еще какие-нибудь старшие товарищи. И вторая вещь: Всеволод Савельевич пытался за мной ухаживать! Да-да, очень робко и неуклюже, но все-таки недвусмысленно. Этим интимным интересом ко мне, судя по всему, и было продиктовано его изначальное согласие оказать мне помощь.

Не буду пересказывать здесь все его словесные (иных, к счастью, не было) поползновения в мою сторону — и мои вежливые пресечения этих попыток. Сосредоточусь лишь на том, что представляло для меня интерес.

Когда мы только встретились (я пришла раньше семи, но Всеволод Савельевич уже ждал меня у Пушкина и переминался с ноги на ногу, как нетерпеливый влюбленный юноша), следователь сразу начал отпускать мне комплименты (в своем кабинете он себе такого не позволял!) и даже предложил зайти куда-нибудь поужинать. Но я заявила, что только что из-за стола, сдержанно поблагодарила и перешла к делу:

— А есть ли какие-нибудь новости насчет вашего подопечного?

— Носова-то? — неохотно переспросил следователь. — Да, Алла Вадимовна… Кажется, у вас все получилось… — Он глубоко вздохнул: — До сих пор не понимаю, как вы это сделали… Признаться, я не верил в успех вашего предприятия…

— …и только потому и помогли мне, — закончила я, догадавшись, почему он так поступил.

— Да нет, — сказал он таким тоном, что стала очевидна правильность моей догадки. — Раз вы попросили, я просто не мог отказать вам.

— Ну расскажите уже поподробнее, что там и как! — нетерпеливо подтолкнула я.

— Если в двух словах, то ваша взяла, — промолвил Всеволод Савельевич и глянул на меня с видом человека, ждущего заслуженных благодарностей.

Я, однако, не спешила с выражением признательности.

— Носова признали здоровым? Его будут судить? — стала восклицать я. — Что заключила комиссия?

— Что он здоров, — подтвердил следователь. — И, значит, его будут судить.

— Хорошо, — с облегчением выдохнула я. — И, конечно, засудят? — уточнила я на всякий случай.

— Что значит «засудят»? — нахмурился Всеволод Савельевич. — Справедливо осудят.

— Именно это я и хотела сказать.

— Да, кстати, — он вытащил из своего планшета с бумагами мою тетрадь, — ваши конспекты. Возьмите, пожалуйста.

— Благодарю, — наконец наградила я его легкой улыбкой.

— Его последняя попытка, — прокомментировал Всеволод Савельевич, указывая на тетрадь, и вновь вздохнул, словно сожалея, что эта попытка Носову не удалась.

— Вас что-то беспокоит по этому поводу? — осторожно спросила я.

— Да нет, — поморщился он. — Все уже позади…

— Мне казалось, вы должны быть довольны, — пожала я плечами. — Я, можно сказать, помогла следствию.

— Все довольны, — неохотно сказал он. — Кроме Филиппа Филипповича.

— Ну а что он вам? — беззаботно хмыкнула я.

— Все-таки… — протянул следователь. — Он теперь считает себя, не знаю, униженным, обиженным.

— Так пусть обижается на меня, — радушно предложила я. — Я не возражаю.

— Кстати, он настоятельно хочет с вами встретиться, — посмотрел на меня Всеволод Савельевич.

— Это обязательно? — спросила я.

— Заставить вас, конечно, никто не может, но…

— Я встречусь с ним, — перебила я.

«В самом деле, — решила я, — к чему мне отказываться? Здесь нужно поставить окончательную точку — убедиться, что я сделала все, что могла, и сделала правильно».

1.6.62

Встретилась и поговорила с Филиппом Филипповичем. Уверена, что в последний раз.

Сегодня психиатр был настроен ко мне откровенно неприязненно и нисколько не пытался этого скрыть.

— Товарищ Лавандова, зачем вы это сделали? — сразу спросил он у меня.