Мертвая тишина [СИ]

В ответ раздалось фырканье, и Сэм улыбнулся, думая о том, как вырос за это время брат. Раньше бы он просто побежал срывать цветочки, радостный, что ему дали такое ответственное задание. Но ведь война быстро делает даже из самых маленьких взрослых.

— Почему ты в форме нейтрала?

Посмотрел на сестру, на то, как сжимает свои пальчики, обеспокоенно исследуя его лицо взглядом.

— Потому что я нейтрал.

— Я так понимаю, не на службе у отца…

Не вопрос. Утверждение. Ведь чувствует правду.

Сэм молча кивнул, продолжая краем глаза следить за братом.

— Почему?

— Потому что у меня не было выбора.

— Только предательство?

— А предательство предателя считается предательством?

— Наш отец — не предатель!

Прошипела, склоняясь к нему и отчетливо произнося каждое слово.

— ВАШ отец. ВАШ, Камилла!

Сказал и едва не задохнулся от той волны боли, что пронзила грудь. Ничего. Это пройдёт. Когда-нибудь. Вот эта реакция на новую правду Николаса Мокану. Когда-нибудь он сможет относиться к ней саркастически и без грамма той агонии, что начинала душу выворачивать, как только думал о ней. Пройдёт обязательно, или же он вырежет тот кусок своей души, который отвечает за остатки любви к этому бессердечному ублюдку. Собственноручно вырежет.

— Ты снова об этом? Он наш отец, какую бы форму ни надел… он всё делает ради нас. Боже, Сэм, вспомни… ты. Это ты помогал мне вернуть его нам тогда… а он? Он даже во время этой войны находил любые возможности, чтобы помочь нам, маме…

— Он не считает меня своим сыном, — прервать торопливые обвинения сестры твёрдым голосом, не обращая внимания на вгрызающуюся в рёбра боль, — он думает, что мать нагуляла меня, так что не называй его моим отцом. И да, он делает всё это ради вас. Вот только к чему могут привести его действия?

— Что за бред? — Ками рассмеялась, но улыбка медленно сползла с её лица, когда она не увидела ответного веселья в глазах брата, — да ты ж его копия. Ксерокс не выдает настолько точных копий.

— Да. Его копия. И копия Самуила.

Ками приложила ладонь ко рту, ахнув и замолчав. Закрыв глаза, пытаясь справиться с чувством тошноты от осознания мерзости, которую подразумевали слова брата.

— Тошнит, да? Вот и меня рвать тянет только от одной этой мысли. А он с этим живёт. Изо дня в день. С этой мыслью. Нас тошнит от этой пошлости, а его наизнанку от нее выворачивает. И поэтому нет в нем больше моего отца. А во мне — его сына.

— Я не верю. Не может он так считать.

— Он безумен, Камииии… Я сам… я своими глазами видел, как он ругается с кем-то. Понимаешь? Он спорит с кем-то, угрожает, посылает проклятья кому-то невидимому, существующему только в его голове… а через секунду разговаривает со мной как ни в чём ни бывало. Я никогда не говорил тебе этого, Кам, но я боялся его. Такого его я боюсь. В его руках наша мать… в руках этого монстра. И вот почему я напялил на себя эту фор…

Она не дослушала его. Она вскочила на ноги, сдерживая рыдания, рвавшиеся из горла, обхватила маленькой ладонью шею, стараясь не дать им вырваться.

— Папа?? Мой папа?

Топчет нервно траву вокруг них, останавливаясь только для того, чтобы сделать глубокий вздох, и шепчет бессвязно.

— Папа не мог… он не сумасшедший.

— Я. СВОИМИ. ГЛАЗАМИ. ВИДЕЛ. Его глаза в этот момент. Они пустые. Как у психов. Понимаешь?!

— Боже, — она рухнула на землю, закрывая ладонью лицо, — папочка… бедный… бедный, — тут же руки убрала, и Сэм зубами заскрежетал, увидев кристально чистые слёзы на фарфоровом лице сестры, — значит, нам нужно спасти его. Нам нужно вытащить его из этого болота. Вылечить.

Сэм к ней подскочил и за плечи схватил, испытывая желание отхлестать эту маленькую дурочку по щекам. Тряхнул сильно, а самого снова выкручивать начинает от ненависти к Мокану, который такой прочной отравленной занозой впился в сердце его девочкам, заражая их незаслуженной любовью к себе.

— Да ты сама с ума сошла, кажется! Ты слышишь, что я тебе говорю? В руках этого психованного садиста наша мать! НАША МАТЬ! Очнись, Камиииии! Перестань думать только о нем! Тебе плевать на маму? Кто знает, что этот зверь… этот монстр творит с ней прямо сейчас?! Кто знает, что шепчет ему его безумие в этот момент? Какие пытки он проводит над НАШЕЙ матерью! А ты снова… ты снова думаешь только о нём. Мой папочка, — передразнивает зло, не обращая внимания на подбежавшего к ним Яра, на выпавшую из тонких пальчиков мальчика корзинку, — мой папочка самый лучший… мой папочка бедненький. Все против него, никто не поддерживает… Пора повзрослеть, Ками! Пора принять, что нет у нас больше отца. Нет больше Николаса Мокану в нашей жизни. Есть жестокий ублюдок, который мечтает убить вторую такую же дурочку как ты! И мне страшно… мне страшно от мысли, что, возможно, прямо сейчас он именно этим и занят.

— Сэм, Сэм, отпусти её, — тонкий голосок Ярослава прорывается сквозь рев собственной ярости в ушах, и Сэм отстраненно смотрит, как разжимаются его же пальцы, отпуская плечи сестры, оставляя отметины на нежной коже плеч. На лицо её взор обратил и нахмурился, увидев, как искривила его болезненная ухмылка.