Мертвая вода

Информации оказалось неожиданно много. В папках, помеченных как главные, оказались карты и схемы незнакомых территорий, каких-то городов и объектов. Это Кирилла не заинтересовало, он искал информацию о деде. Но разобраться в нагромождении папок оказалось неожиданно сложно. Дед не всегда жил в лесу – в папках было много информации из сети. Аналитические статьи, исследования, версии с комментариями. Все на русском – других языков дед либо не знал, либо не признавал. Информация оказалась устаревшей – последние файлы были скачаны из сети восемь лет назад.

Кирилл так углубился в изучение материалов, что не заметил, как вернулся дед.

Увидев на столе планшетник и сидящего со стеклянными глазами Кирилла, дед все понял и рассмеялся. Кирилл удивленно на него вытаращился: он ожидал гнева.

– Я… я думал, ты пропал, – пробормотал Кирилл, забыв поздороваться.

– Не дождетесь. – Дед стал веником обметать снег с валенок. – Ну что, нашел что-то интересное?

– Я не знаю пока, – честно ответил Кирилл. – Дед, извини!

– Пустое, – махнул рукой дед. – Ты все равно в бегах, так что доносить не станешь. Да и нравишься ты мне, Кирилл, вот сам не знаю, почему. Толковый ты парень, жаль только, что немец. Так что читай на здоровье про подвиги своих предков.

– Дед, а ты кто? Только про партизана не надо рассказывать…

– Я – русский офицер!

– Бывший?

– Офицер бывшим не бывает. – Дед сказал это с таким достоинством, что смешок замер у Кирилла на губах.

– Я… русский тоже.

Кирилл впервые в жизни сказал это вслух.

– Да? – Дед пристально на него посмотрел. – Бывает…

В полисах среди хай-теков было немало русских. Их никто не притеснял, только в СС не брали. Но многие как будто стеснялись своей русскости. При первой же возможности меняли фамилии, говорили по-английски или по-немецки. В армии Кирилл видел русских, которые и двух слов на родном языке не могли связать, потому что родители говорили с ними по-английски или по-немецки. Выбившиеся наверх русские больше всего притесняли именно своих. Хуже не было, чем русскому оказаться в подчинении у русского. И в глазах деда говорящий с акцентом Кирилл, с его немецкой фамилией, был именно таким Иваном, родства не помнящим.

– Меня усыновили, – сказал Кирилл.

Прозвучало это как оправдание. Дед задумался, глядя сквозь Кирилла. Покачал головой, встал и через плечо сказал:

– Там папка есть, называется «Оккупация». Посмотри на досуге, русский Кирилл. Потом поговорим…

После ужина Кирилл сел за чтение. Сначала было скучно – схемы развертывания войск, какие-то многостраничные директивы. Читая аналитические статьи, Кирилл недоверчиво хмыкал. Потом пошли воспоминания очевидцев, обрывки каких-то блогов, снятые на мобильные телефоны ролики и записи с камер беспилотников. Перед Кириллом разворачивалась картина трагической гибели огромной страны. Он не поверил, стал сравнивать и проверять… но нестыковок не было, все сходилось.

Не было никакого слияния России и Европы. Воспользовавшись вызванным Чумой хаосом, частные армии, до того охранявшие технополисы, заняли все ключевые точки страны. К ним присоединились отступившие на территорию России остатки европейских армий. Попытки сопротивления беспощадно подавлялись. А европейцы радостно это приветствовали, ведь из бесправных беженцев они становились хозяевами.

В условиях, когда приходилось выбирать между службой оккупантам и смертью от холода и голода, многие выбирали службу. Но такую возможность предоставили не всем. Все энергоресурсы контролировали оккупанты. Целые районы и области, признанные бесперспективными, просто отключили, отрезали от сети энергоснабжения, прекратили подвоз продовольствия. При российском климате это обрекало на смерть от голода и холода миллионы. Строчки аналитических отчетов не могли передать того тоскливого ужаса, который пережили люди, бегущие из превратившихся в смертельные ловушки городов. Но от блогов, в которых немногие уцелевшие делились воспоминаниями, волосы становились дыбом.

«…Мы долго шли по дороге. Ночами было очень холодно и многие замерзали. Все время шел дождь… Вдоль обочин лежали полураздетые люди… На перекрестке стояли бронетранспортеры с белыми крестами на броне. Возле них стояли солдаты, которые говорили по-польски, и офицер-прибалт… Мужчин отделили, отвели в сторону и расстреляли. Потом построили женщин и стали выбирать, как на рынке… Мне повезло, меня изнасиловали всего пять раз. Ночью, когда все заснули, я выбралась и убежала в лес. Долго блуждала, пока нашла деревню. А всех, кто остался там, убили, детей тоже…»

Таких воспоминаний были десятки, сотни, тысячи. Их дополняли видеоролики и фото, где все было ясно без комментариев. Забитые трупами рвы. Дома, превращенные реактивными снарядами в руины. Забитые беженцами шоссе: детские коляски, тачки из супермаркетов, нагруженные нехитрым скарбом, замурзанные худые дети. И снова трупы, трупы на обочинах дорог, в канавах, на столбах… Сгоревшая бронетехника, русская вперемешку с европейской. Стоящие на коленях пленные в форме бундесвера и строй солдат, вскинувших автоматы, в русской форме.