Тут Ноэми осознала, что в то время счастье Хлои должно было показаться ей неуместным. Жизнь, которая резко тормозит, против другой, новой, едва начавшейся… Это было бы достаточно жестоко, так что Хлоя предпочла ничего не говорить.
— У тебя хотя бы фотография есть?
— Конечно. Мы устроили безалкогольную вечеринку, чтобы отпраздновать такое событие. Было довольно нудно, но забавно.
Адриэль покопался в мобильнике и протянул его Ноэми. Ее глаза немедленно увлажнились.
— Я должна была бы переживать это событие вместе с вами. Но и его ты у меня украл.
Третья порция улетела с такой же быстротой, как две первые. Адриэль несколько утратил сдержанную осторожность, зато на Ноэми напал новый приступ гнева. Эти угли, как и те, в камине, еще не потухли.
— Но ты не права, — попытался оправдаться он. — Ты не права, что считала меня более сильным, чем я был.
Взгляд Ноэми мгновенно помрачнел, но Адриэль не заметил сигнала тревоги.
— Мне очень жаль, — продолжал он, — но твои раны не давали тебе выбора: жить с ними или без них. А у меня в какой-то момент выбор был. Всего мгновение, а я ужаснулся, что не смогу быть на высоте. Испугался, что не смогу помочь тебе выдержать это испытание.
Несколько месяцев, прожитых Адриэлем в одиночестве, позволили ему переписать историю в свою пользу, однако Ноэми по-прежнему ощущала всю жестокость его малодушия. Она никогда не просила продолжать любить ее. Просто забыть, бросить, если он хочет, но дать ей возможность вернуться на службу. Адриэль, не ощущая опасности, как мышь, которая не видит, что кошка вот-вот сцапает ее, снова пытался оправдаться:
— А то, что я подал рапорт о твоей неудаче на стрельбище, так это исключительно ради безопасности группы. Я принял решение, которое тебе следовало бы принять самостоятельно, потому что ты тогда была не способна это сделать.
Рука Ноэми едва заметно задергалась, и на поверхности водки в чашке образовались концентрические круги, будто вдали громыхало и ворочалось землетрясение. Будто где-то вдали маршировала армия.
Он вычеркнул ее из жизни, когда ее лицо было изуродовано. Удалил из бригады, когда она захотела вернуться к нормальной жизни. Отстранил от группы, когда она так нуждалась в поддержке. Он уничтожил ее жизнь с такой же жестокостью, с какой тот отморозок выстрелил ей в лицо. Внезапно Ноэми пришло в голову, что она ни разу не вспомнила про Сохана, человека по ту сторону направленного на нее ружья, но как же часто она проклинала Адриэля! Его, которому и теперь не удавалось дольше двух секунд смотреть на ее правый профиль.
Ноэми, возможно, сдалась бы. Ноэми, возможно, простила бы. А вот Но предпочла месть.
Она завалила Адриэля на диван, оседлала его и стиснула его голову в ладонях:
— Смотри на меня. Смотри на меня хорошенько. Вот что я теперь такое.
Как животное, она ластилась искалеченным лицом к его лицу, такому гладкому. Она бесстыдно поцеловала его жадно открытым ртом. Потом все так же бесстыдно разделась, одновременно стянув с него брюки, и почти заставила его войти в нее. Адриэль растерялся, не мог ни на что решиться, ему было не по себе.
— Я ненавижу тебя, Адриэль, — прошептала она, и слова коснулись его кожи.
Она схватила его ладони и приложила к своим рубцам. В приливе энергии он высвободился из ее хватки, стиснул руками ее груди словно для того, чтобы взять ситуацию под контроль, и все же Но грубым движением опять вернула его ладони на свои рубцы.
— Ты больше не сможешь сделать мне больно. Ты больше никогда ничего от меня не получишь.
Несколькими энергичными движениями бедер она достигла оргазма и покинула Адриэля, который не успел кончить.
— Я теперь больше не даю. Я беру.
Она не занималась с ним любовью. Она его отымела. Нет, не отымела, она его унизила. Прежде чем отправиться в спальню, оставив Адриэля на диване, она собрала в ком свою одежду.
— Подъем завтра в пять тридцать. Я отвезу тебя на вокзал. И если еще раз увижу тебя здесь, пристрелю.
Под душем, когда Ноэми до боли растирала себя жесткой мочалкой, ее невидимые слезы смешались с горячей водой. Потом как-то сама по себе на губах появилась неуловимая, почти незаметная улыбка.
В гостиной Адриэль по-прежнему не двинулся с места ни на сантиметр.
40
Разделить под конец жизни свое стойло с теленком, от которого с рождения отказалась мать, согласилась старая кобыла. Тепло лежащего на соломе животного вполне заменяло материнскую любовь, так что теленок прекратил наконец по ночам выплакивать свою боль и непонимание. Вокруг спокойно спали глубоким сном лошади и коровы, а два густошерстых и страдающих бессонницей барана пользовались отсутствием чужого внимания, чтобы потереться боками.
Металлический звук.
Кобыла встрепенулась. Остальные тоже насторожили уши, когда, распавшись надвое, замок сарая упал на землю.