Мертвая Вода Том 1

При перечисленных условиях после 1917 г. бронштейнианцами в жизнь начала воплощаться теория перманентной революции; большевики-ленинцы изправляли вред этой политики, реагируя на свершившиеся обстоятельства с определённым запаздыванием в силу своего концептуального безвластия. Социальные преобразования по схеме Л.Д.Бронштейна продолжались до завершения коллективизации и начала индустриализации. Поскольку всё это произходило в условиях действия «закона об антисемитизме 1918 г». при подавляющем преобладании на руководящих должностях в высших эшелонах государственного управления и органов ВЧК-ГПУ-НКВД евреев и находящихся с ними в родстве подкаблучников (таких как Н.Ежов), то остаётся только сделать вывод, что в 1917 г. структурное управление в России было захвачено через его системную периферию надиудейским предиктором, и в стране у власти открыто стоял нацизм - еврейский. Единственное оправдание большинству евреев и гоев, принявших участие в этом государственном погроме после 1917 г., в том, что они этого не понимали и искренне стремились к построению общества социальной справедливости. Но было и целенаправленное вредительство народам СССР. Сионо-интер-нацизм не мог не вызвать ответной целенаправленной и безпощадной реакции, получившей огульное название “репрессии сталинизма”, в которых сокрылись преступления сионо-интернацизма, вызвавшие репрессии.

И.В.Сталин - единственный из “вождей” партии, о котором можно сказать, что его образование позволяло ему развернуть собственную концептуальную деятельность. Учеба в семинарии гарантировала знание содержания Библии. Марксизм он осваивал в молодые годы, по всей видимости, переводя для себя с русского на родной грузинский. Это неизбежно вело к тому, что марксизм он возпринимал не формально-лексически, а содержательно и глубоко, поскольку перевод - это синонимические преобразования на уровне сознания лексических форм одного языка в лексические формы другого, при посредничестве образного мышления. Учеба по иноязычным книгам в этом смысле полезнее и надёжнее: осваивается язык и лучше осваивается содержание предмета. При всех недостатках философии марксизма - это МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ по содержанию философия

[116], а не формально-догматическая, цитатная, какой её сделали за послереволюционные годы примазавшиеся не к марксистскому, а к большевистскому движению. То есть Сталин имел всё необходимое, чтобы понять, что такое Библия, и что марксизм - светское выражение той же библейской доктрины, предназначенное для эпохи веры толпы в науку. Поэтому в 1917 г. он знал, что евреи не нация, но промолчал о том, кто они; а анализируя национальный состав Лондонского съезда партии, позволил себе в посвящённой ему статье привести шутку одного из делегатов:

«Поскольку большинство меньшевиков - евреи, то не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром».

[117]

Как политическая фигура союзного и мирового масштаба Сталин был создан масонством, о чём он сам в прозрачных иносказаниях пишет в 8 томе сочинений в письме к рабочим тифлисских железнодорожных мастерских (ложа - мастерская; ученики, подмастерья, мастера - степени посвящения и т.п.). Культ его личности лепился по всему Евро-Американскому конгломерату, а не только в СССР, и стоил не только копеечку, но и не один доллар и фунт стерлингов.

И.В.Сталин занимался концептуальной деятельностью: т.е. там, где он понимал больше, чем глобальный надиудейский предиктор, - там он вписывал его политику в свою; там, где глобальный предиктор понимал больше, то он изпользовал И. В. Сталина в качестве орудия, управляя им в обход контроля его сознания. В результате при Сталине в России было концептуальное двоевластие выражавшееся в концептуально неопределённом управлении на основе толкования официальной марксистской идеологии, общей в те годы обеим концепциям.

Революции 1917 г. устранили государственно узаконенную толпо-“элитарность”, но сохранилась традиционная толпо-“элитарность” общественных отношений, прежде всего в сфере формирования идеологии (первые три приоритета обобщённого оружия), обусловленная инерционностью психологии. В таких условиях, при угрожающем росте военно-экономического потенциала Германии, требование повышения быстродействия системы управления в СССР могло быть реализовано только как устранение потерь времени на выработку решения в партийных и государственных говорильнях. В итоге “демократические” структуры стали безвластными, но не безполезными органами. Они стали школами, из которых черпались необходимые кадры управленцев для директивно-адресной диктаторской полновластной системы управления, которая доказала свою эффективность и в предвоенные годы, и в войну, и в годы возстановления народного хозяйства.