Мертвая женщина играет на скрипке (СИ)

С одной стороны — и барышня симпатичная, и Марта прямым текстом освободила меня от всяких обязательств. С другой — как-то не ко времени это все. И не хочу доверять личную жизнь технологиям. С чего они решили, что она мне подходит? Может, она храпит или вообще веганка. Поэтому я не стал рефлексировать о неслучившемся, а разделся и приготовился спать. Кот к этому моменту куда-то делся, о чем я ничуть не сожалел — обои он драть точно не станет. А вот бумажка, которой он играл, осталась. На ней было написано ровным красивым почерком: «Она ничего, да?». Ну, спасибо, воображаемый друг, твоих советов мне только и не хватало. С тех пор, как котам в лотки вместо мятых газет стали сыпать наполнитель, они плохо разбираются в актуальных трендах.

Когда я почти (или совсем) уснул, внезапно обнаружил (или увидел во сне), что на столе горит настольная лампа, а в кресле сидит с книгой очень высокая пожилая женщина с суровым лицом. Я как-то сразу догадался, что это пресловутая приемная бабушка Лайсы. Она сдвинула очки к кончику носа и посмотрела на меня поверх них стылыми бледно-голубыми глазами породистого арийского лица. На ее затянутых в безжалостно-тугой узел седых волосах не хватало черной пилотки с эмблемой СС. Демоническая дама, хорошо, что ее с нами уже нет. Ну, в основном.

— Какой забавный молодой человек… — сказала мертвая бабушка. Она, кстати, ничуть не выглядела позабавленной.

Я промолчал, поскольку не был уверен, сон это или галлюцинация, и не имел привычки общаться с обоими. Но бабуля не нуждалась в моих ответах.

— Ума небольшого, необразованный как пень, все в кулаки ушло… — задумчиво сообщила она, разглядывая меня с неприятной тщательностью.

Кот мне нравился больше. Он держал свое мнение при себе.

— Но это ничего, нынешние все такие. Сгодишься. На безрыбье и лягушку надуешь.

Ну, спасибо, блин, большое.

— Но смотри, обидишь ее — буду по гроб жизни тебе являться. В эротических снах.

Тьфу на тебя, карга старая!

— Все, спи теперь. Уже можно.

И я уснул. Мне приснилось, что ко мне пришла капитан полиции Лайса Волот, причем совершенно без мундира. И это был такой сон, от которого не хотелось просыпаться, натуралистичный настолько, что утром я так не смог понять — было? Не было?

Столкнувшись со мной в коридоре, Лайса посмотрела так странно, что я запутался еще больше. Что-то хотела спросить, но не решилась и прошмыгнула в душ, захлопнув дверь перед носом. Интересно, у нее действительно там татуировка? Ох уж эти сны…

За завтраком молчали, не глядя друг на друга. Пили кофе.

— А что на завтрак? — спросила зевающая Настя.

— Природа оборудовала девочек глазками, ножками и ручками, — ответила ей Лайса, — ножками они идут к холодильнику, глазками в него смотрят, ручками добывают оттуда еду.

— Мне лень, — ответила дочь, глядя на нее чистыми невинными глазами, — там ничего готового, все надо варить.

Провоцирует, жопа такая. Проверяет границы.

— Пищевое поведение определяется балансом между ленью и голодом, — без малейшего смущения констатировала полисвумен, намазывая маслом тост.

— Злые вы, — фыркнула дочь и ушла умываться.

— Милая девочка. Сложно с ней?

— А с кем легко?

На грязноватом окне кухни кто-то написал пальцем: «Выход не здесь». Снаружи написал. На пятом этаже.

***

— Вот здесь она вышла, — таксист, отвозивший Марту, даже не взял с меня денег. «Да лан, мужик, попустись, не надо!».

Вот она, сила мужской солидарности.

— Расплатилась наличными и зашла в тот магазин. Я ей помог сумку из багажника достать. Тяжелая! А скрипочку сама, значит, тащила. Ну, удачи тебе, братан.

— Спасибо, — сказал я вслед уезжающему такси.

Магазин имел содержательное название «ИП Е. Денница», дверь с непрозрачным стеклом и спрятанный за ней спуск в полуподвал. Я бы затруднился сказать, на чем специализируется это предприятие розничной торговли. Узкий и длинный торговый зал, облагороженный из подвального коридора, разделен продольным прилавком, оставляя покупателям неширокий проход. За ним вдоль стены ряд неглубоких полок, заставленных… чем-то. Десятки предметов, и ни один я не могу сходу опознать. Их завороженно рассматривала троица подростков. Два юнца — худющий крашеный и толстый волосатый — и гендерно неопределенное существо в пирсинге.

— Ты смотри, гугля! — восхищенно пищал неожиданным для такой комплекции фальцетом жиробас, неприлично тыча пальцем в полку. Что из стоящего на ней набора предметов являлось именно «гуглей», я даже предположить не мог.

— Гривуазная гугля! — подтвердил ломающимся баском худой, встряхнув малиновой челкой на прыщавом лбу.

— Всуе пенязная, дырь твою, — авторитетно прогнусило существо с гвоздями в носу, — забутеет азовка. А вот шипока зельная!

— Хвилая какая-то… — засомневался худой, подозрительно разглядывая неизвестную мне «шипоку».

— Сам ты хвилый! — отрезало внегендерное таким обидным тоном, что я сразу заподозрил, что оно — девочка. — Басенькая шипока!

Юнец покраснел прыщами.