Мертвая женщина играет на скрипке (СИ)

Ночной Жижецк выглядит совсем иначе. Дождь закончился в полночь, как по часам, и причудливое освещение из тусклых фонарей и яркой луны совершенно поменяло улицы.

— Страдаешь топографическим кретинизмом?

— Топографический кретинизм — это когда свернул в подворотню пописать, а через три года тебя депортируют из Сомали за содержание подпольного борделя с рулеткой. А я просто не уверен. Место вроде бы было то самое, но вот этого граффити на здании я не припоминаю.

— «Он описывается либо как хищная птица, подобная соколу, либо как искрящийся дракон или огненный вихрь», — процитировала что-то мне неизвестное Лайса.

На мой взгляд, на стене изображено нечто вроде выброшенного пинком из горящего курятника зубастого петуха.

— Кто описывается?

— Рарашек.

Ну, разумеется. Как я сам не догадался.

«Азовкин шибай» — прочитал я на табличке. Готов поклясться, днем там было что-то другое. Дверь, к моему удивлению, оказалась приоткрыта, оттуда падал свет и доносились тихие голоса.

— А тут активная ночная жизнь, — удивился я.

— Еще какая… — ответила Лайса.

Она решительно толкнула дверь и вошла. Я, с сомнением потирая все еще саднящую на голове шишку, — тоже.

— Здравствуй, Екза.

Продавщица посмотрела без приязни, но ответила:

— И тебе по-здорову, капитан.

Меня она демонстративно проигнорировала. Я огляделся — «звонец ищеревый», в который я в прошлый раз запустил «гуглей», стоял себе на месте как ни в чем не бывало. Ну, значит, материальных претензий ко мне нет. А за моральные мы еще посмотрим, кто кому должен. По башке-то меня отоварили.

— Как торговля?

— Какая в наши дни торговля, — неубедительно вздохнула продавщица, — убыток один.

Она покосилась на пару посетителей — они не выглядели состоятельными покупателями. Я бы таких и в магазин не пустил — бомжи бомжами. Да еще и больные какие-то — кожа серая, глаза мутные, волосы лезут.

— Яти баску, азовка! — проскрипел один из них. — Вяща баска!

Такой звук мог бы издать опасно накренившийся над ямой деревенский сортир.

— Позже, ждите, — злобно зашипела на него продавщица, разразившись жанровой классикой, — вас много, а я одна!

— Незаконная скупка товаров сомнительного происхождения… — сказала Лайса, как бы никому не адресуясь.

— Что тебе надо, Волот?

— Жену наш внештатник ищет. Да ты, поди, в курсе уже.

— Наябедничал?

— А что, есть повод? Антон, ты мне чего-то не сказал?

Не сказал. Не вижу причины признаваться в том, что меня отсюда вышвырнули, как нашкодившего котенка.

— Я без претензий, — буркнул я, — небольшое недопонимание вышло.

— Уже внештатник? — удивилась продавщица. — Быстро у вас…

«Странь к страни…» — добавила она себе под нос тихо, но отчетливо. Лайса еле заметно дернулась. Ох, не все так просто с этим словом.

— Итак, Марта, — напомнила она.

— А что март? — изобразила удивление продавщица. — Май месяц на дворе, барышня! Нужен март — в марте и приходи…

— Не хочешь сотрудничать, значит… — сказала Лайса весьма зловеще. Я бы испугался, на месте продавщицы. Но она только отмахнулась пренебрежительно:

— Не рачь, желдачка.

И отвернулась к своим странным клиентам:

— Ну, что там у вас, короста?

— Баска на пельку… — заскрипел бомж. — Грабари вышестали, ни чатинки!

От них сильно пахло землей и гнилым деревом. Мне этот запах скоро сниться будет.

Перед магазином на земле было написано белой краской: «Приходи один». Лайса надпись проигнорировала, а значит, это мое подсознание машет мне флажками. Сигнал от первой сигнальной ко второй.

***

— Чай хочешь?

Настя уже спала, в квартире было тихо, как на кладбище за ее окнами.

— Да, пожалуй… — согласился я, хотя время уже было заполночь.

Мне было странно — ночные улицы, по которым мы возвращались, как будто становились все темнее с каждым шагом, и, когда мы добрались до подъезда, меня начало потряхивать иррациональной паникой. Я внезапно осознал, что не понимаю, где иду и куда мне надо, я сбился с пути и не узнаю дороги. Если бы не Лайса, я, наверное, бродил бы до утра в поисках ее дома. Дурацкое и очень пугающее ощущение.

— Жутковато тут ночами, да? — спросила она, разливая чай.

— Не то слово.

— Говорят, это потому, что город на могильниках стоит. Ночь — время мертвых.

— Мертвые не кусаются, — процитировал я старую пиратскую максиму.

— Когда как… — задумчиво сказала Лайса. — Сахар?

— Нет, спасибо.

— А что, правда — на могильниках?

— Да, какие-то древние захоронения, вроде. Ладно, спокойной ночи.

На смарте меня ждало новое письмо: