Мертвая женщина играет на скрипке

Я огляделся — дети скучковались в углу. Клюся настраивает недешевую полуакустическую гитару, Виталик увлеченно размахивает басухой перед моей дочерью, синеволосый худой вьюнош втыкает провода в электроклавиши, гитарист с позорной бороденкой в три волосины тренирует соло на отключенной электрухе. Все при деле.

— Два вопроса. Первый — есть планшет на «Кобальте». Закрыт паролем. Можно как-то из него извлечь данные? В интересах следствия. Полицаи не одолели.

Я достал из пакета планшет, показал. Петрович покосился на него без интереса.

— Не, Антох, без мазы. В чем «Кобальт» хорош, так это в защите пользовательских данных. Его за это там, — он ткнул дымящимся паяльником в потолок, — сильно не любят. Ты пользовательское соглашение читал?

— Нет. Кто ж их читает?

— А там, кстати, есть пункт, что при утере пароля компания ни хера не восстанавливает. Зато и никаким госорганам ни по какому постановлению никакого суда тоже.

— Это же запрещено, насколько я знаю? Нельзя делать крипту без бэкдоров.

— А им пофиг.

— То есть, никак?

— Абсолютно. Извини. Какой второй вопрос?

— Какова механика игры? Я ТЗ раз пять прочитал, но яснее не стало. Тыкаюсь наугад, боюсь накосячить.

— Наконец-то дозрел спросить? — усмехнулся Петрович. — Я уж думал, не сподобишься.

— Всякому овощу свое время, грядка и салат.

— В общем, смотри. Попробую кратко для непрограммиста. Ты уже наверняка понял, что главное отличие этой игры от обычных — непрописанные реакции. Например, у неписей нет никакого предзаданного набора фраз, которые они будут талдычить каждый раз, как ты к ним подойдешь.

— Да, это прям поражает.

— Ерунда, — Петрович вытащил из пыльных недр пульта какую-то штучку с ножками, подозрительно ее осмотрел и отбросил в сторону. — Вздулся, скотина.

Я не сразу понял, что это он про деталь.

— Поражает там совсем не это. Это как раз технология не новая. На ней сейчас все сервисные службы работают типа техподдержки, банковских консультаций и так далее. Бытовая речь достаточно легко алгоритмизируется, а дальше самообучение с обратной связью. Когда у тебя сто миллионов юзеров, то система по их реакции быстро нарабатывает базу корректных и некорректных ответов для любых речевых ситуаций. Дальше все это расшаривается распределенным нейросом, и вот ты уже хрен отличишь, человек с той стороны сигнала или машина. Тест Тьюринга — смешное старье, Антох.

— Типа ИИ теперь такой умный?

— Это не ИИ. Интеллекта в этом ноль. Знаешь, чем заняты большинство соцконтрактников?

— Улицы метут?

— Нет, улиц на всех не хватит. Они работают разметчиками данных.

— Это как?

— Обучают нейросетку. Сидят перед экраном и беседуют с компьютером. В самом простейшем случае система задает вопросы и сама предлагает ответы. Разметчик выбирает наиболее подходящий по контексту. На заре эпохи нейросов так распознаватели картинок обучали, теперь — распознаватели семантических смыслов. Но и это уже пройденный этап. Новый тренд — свободная беседа. Сидят люди и треплются, половина друг с другом, половина — с машиной. Никто не знает, кто с кем. Система оценивает взгляд, задержку ответов, интонацию, процент глаголов и используемых существительных, голосовую артикуляцию и миллион прочих параметров, вычисляя идеальные ответы.

— И это не интеллект?

— Вообще ни разу. Это подбор коэффициентов через кросс-валидацию. Просто выборка огромная.

— Не понял ни слова.

— И не надо оно тебе. Просто поверь — это совсем другое.

— Ладно, верю. А как это все относится к игре?

— Кобальты сделали следующий шаг. Свобода не только семантической, но и поведенческой реакции. То есть, в игровом смысле, не диалог подтягивают к квесту, а квест подтягивается к диалогу.

— Это как?

— Квесты формируются на лету.

— А как же сюжет и все такое?

— Это, Антох, рудименты и атавизмы, поверь. Да, на первом этапе там поработали сценаристы, натащившие туда штампов и кальки с других игр. Надо же было с чего-то начинать? Ну и юзеры предпочитают привычные зачины. Но теперь уже видно, что они только сдерживают развитие игры. Вот тут-то и понадобились фикторы.

— Готов ваш пульт, молодежь! — сказал Петрович, закрывая крышку.

— Супер! — сказал синеволосый клавишник и тут же кинулся втыкать туда шнуры.

Зашипело и хрюкнуло в колонках. Взяла шарахнувший по ушам аккорд Клюся.

— Тише, тише! Прикрути фитилек, коптит! — замахал руками Петрович.

После нескольких болезненных для барабанных перепонок попыток, звук отрегулировали до переносимого человеческим организмом без баротравмы. Клавишник запустил драм-машину и погнал наигрывать мелодию. Затумкал по струнам баса Виталик, потом гитарист засолил безыскусный несложный проигрыш и после него вступила Клюся. Она повела акустический ритм и, наклонившись к микрофону, запела:

…Когда мы умрем, то не встретимся на той стороне,

Ты не жди меня, сидя на перилах моста.

Я не приду — это не нужно ни тебе, ни мне.

Не хочу вечности, которая будет так же пуста…