– Я очень люблю тебя, Вера.
Она улыбнулась и на мгновение снова превратилась в ту самую девчонку, за которой Эрб ухаживал и которой добился. В ту самую, что шутливо отбивалась от него расческой в первую брачную ночь. Снаружи вдруг выглянуло солнце, и на поле позади дома появились длинные тени.
– Знаю, Эрб. И я тоже тебя люблю.
Он накрыл ладонями ее руки.
– Вера!
– Да?
Ее глаза были такими чистыми! Она вдруг снова стала прежней Верой, его Верой, прежней
– Вера, а если он никогда не очнется… Боже упаси, конечно, но все же… Мы всегда будем вместе, правда? Я хочу сказать…
Она выдернула руку, и его ладони упали на стол.
– Никогда так не говори! Никогда не говори, что Джонни может не очнуться!
– Я только хотел сказать, что мы…
– Он обязательно очнется! – Вера смотрела в окно на поле, покрытое причудливыми тенями. – Господь сохранил его для особой миссии. Это так! Ты, наверное, думаешь, откуда мне это знать? А я точно знаю, поверь! Господь возлагает большие надежды на моего Джонни. Я услышала это своим сердцем.
– Да, Вера. Хорошо.
Она потянулась к журналам и, нащупав экземпляр, стала машинально листать его.
– Я точно знаю! – упрямо, как ребенок, повторила она.
– Хорошо, – тихо отозвался он.
Вера опустила глаза в журнал, а Эрб уперся подбородком в ладони и перевел взгляд на окно. Солнце все еще перемещало тени. Он подумал, как быстро на смену золотому и такому переменчивому октябрю приходит зима. Он желал Джонни смерти. Он любил сына со дня его появления на свет. Помнил, с каким изумлением малыш смотрел на крошечного лягушонка, которого он принес к коляске и вложил ему в руки. Помнил, как учил Джонни ловить рыбу, кататься на коньках и стрелять. Помнил, как в 1951 году просидел всю ночь у кровати Джонни, больного гриппом, когда температура подскочила до сорока с половиной градусов. Помнил, как скрывал слезы, когда Джонни, закончив школу вторым по успеваемости из всего выпуска, выступил с речью, ни разу не заглянув в бумажку. Как много всего хранилось у него в памяти: вот он учит Джонни водить машину, а вот они с Джонни стоят на носу лодки в Новой Шотландии, куда однажды ездили на каникулы. Джонни тогда было восемь лет, и он так радовался и смеялся качке. Вот он помогает ему делать уроки, строить шалаш, учит обращаться с компасом, когда Джонни стал скаутом. Воспоминания не имели последовательности: единственным связующим звеном в них был Джонни, который так жадно любил жизнь, а она с ним так жестоко обошлась. И теперь Эрб желал Джонни смерти, хотел этого больше всего на свете. Хотел, чтобы сердце его единственного сына перестало биться и на графике электроэнцефалограммы уже не было никаких кривых, а только ровная линия. Чтобы Джонни угас, как фитилек прогоревшей свечи в лужице расплавленного воска, и перестал их мучить.
7
В самый разгар жары, меньше чем через неделю после Дня независимости 1973 года, у придорожного кафе в Сомерсворте, штат Нью-Хэмпшир, остановился продавец громоотводов. А где-то совсем неподалеку уже вполне могли собираться штормы, зарождаясь в восходящих потоках раскаленного воздуха.
Мужчину мучила жажда, и он хотел пропустить пару пива, вовсе не собираясь ничего продавать. Однако, бросив по привычке взгляд на крышу низкого и похожего на ранчо здания и увидев абсолютно ровную линию на фоне раскаленного неба, он вернулся за потертой замшевой сумкой, в которой возил образцы.
В кафе было прохладно, темно и тихо; слышался лишь приглушенный звук цветного телевизора на стене. Несколько завсегдатаев за столиками, да и сам хозяин следили за перипетиями очередной серии «мыльной оперы» «Как вращается мир».
Продавец громоотводов опустился на стул возле бара и положил на стул рядом с собой сумку с образцами.
– Привет, приятель! – сказал хозяин. – Чего желаете?
– Пива! – ответил торговец. – И себе тоже налейте, если хотите составить мне компанию.
– С удовольствием!
Хозяин принес два пива и, взяв доллар, положил на стол сдачу – три монетки по десять центов.
– Брюс Кэррик. – Он протянул руку.
– А я – Дохей. Эндрю Дохей.
Пожав ему руку, он залпом выпил половину кружки.
– Рад познакомиться, – сказал Кэррик и, налив молодой женщине с угрюмым лицом еще текилы, вернулся обратно. – Едете из города?
– Да. Коммивояжер. А здесь все время так малолюдно? – Дохей огляделся.
– Нет, по выходным народу хватает, да и по будням тоже. Но основные деньги зарабатываем на вечеринках, если, конечно, удается заработать. С голоду я не помираю, но и на «кадиллаке» не езжу. – Он наставил палец на кружку Дохея. – Обновить?
– И себе тоже, мистер Кэррик.
– Зовите меня Брюс. Наверное, хотите что-то продать, – засмеялся Кэррик.
Когда Кэррик вернулся с двумя полными кружками, Дохей сказал:
– Я заглянул передохнуть и немного освежиться, а не для того, чтобы продать. Но раз уж вы сами заговорили…
Он привычным жестом переложил сумку на барную стойку. Внутри звякнули железки.
– Так и есть! Начинается! – засмеялся хозяин.