Мёртвая зона

– Мои кровинушки, – нараспев протянул Джонни не своим, а каким-то женским голосом и запел что-то непонятное и бессвязное.

– Боже правый, да что… – начал Браун.

– Это польский! – вскричал Вейзак. Его глаза округлились, и он побелел как полотно. – Это – колыбельная, польская колыбельная! Боже милостивый, да что же это такое?!

Вейзак подался вперед, будто хотел оказаться рядом с Джонни и вместе с ним пронестись сквозь годы…

(Мост. Мост в Турции. Потом где-то в жаркой Юго-Восточной Азии. В Лаосе? Трудно сказать, но там мы потеряли человека по имени Ганс, потом мост в Виргинии, мост через реку Раппаханок, и еще один в Калифорнии. Мы подаем документы на гражданство и ходим на занятия в душную маленькую комнату на почте, где всегда пахнет клеем. Ноябрь 1963 года. Мы узнаем об убийстве Кеннеди в Далласе, и когда его маленький сын отдает честь у гроба отца, она вспоминает, что «мальчик в безопасности», и переживает заново пожарища, чувствуя запах гари и скорбь. Что за мальчик? Она грезит о нем, пытается понять, и голова раскалывается от боли. А потом мужчина – Хельмут Боренц – умирает, и она с детьми живет в Кармеле, штат Калифорния. Дом номер… номер… номер… Он не видит названия улицы – оно в мертвой зоне. Как гребная шлюпка, как столик на лужайке. Они все – в мертвой зоне. Как Варшава. Дети вырастают и разъезжаются. Один за другим они заканчивают учебу, и она присутствует на церемониях выпусков. А бедро продолжает болеть. Один из сыновей погибает во Вьетнаме. А с другими все в порядке. Есть даже строитель мостов. Ее зовут Иоганна Боренц, и ночами в одиночестве она по-прежнему изредка вспоминает, что «мальчик в безопасности».)

Джонни посмотрел на них, испытывая странное чувство. Необычный свет, падавший на Вейзака, исчез. Джонни снова стал самим собой и ощущал слабость и тошноту. Взглянув на фотографию, он протянул ее Вейзаку.

– Джонни? Как вы себя чувствуете? – спросил Браун.

– Я устал.

– Вы можете сказать, что с вами случилось?

Джонни перевел взгляд на Вейзака.

– Ваша мать жива.

– Нет, Джонни. Она умерла много лет назад. Во время войны.

– Ее сбил немецкий грузовик с солдатами и отбросил в витрину часового магазина, – продолжил Джонни. – Она очнулась в больнице, но ничего не помнила. Никаких документов у нее при себе не было. Она взяла имя Иоганна, а фамилии я не разобрал. Когда война закончилась, она перебралась в Швейцарию и вышла замуж за швейцарского… судя по всему, инженера. Он строил мосты, и его звали Гельмут Боренц. Поэтому после замужества она стала Иоганной Боренц.

Глаза медсестры расширились. Лицо доктора Брауна окаменело – то ли он считал, что Джонни их всех разыгрывает, то ли ему не нравилось, что тщательно разработанный график обследования срывался.

Притихший Вейзак был задумчив.

– У них с Гельмутом Боренцем родилось четверо детей, – рассказывал Джонни спокойным и безучастным тоном. – Работа вынуждала его разъезжать по всему миру. Он был в Турции, в Юго-Восточной Азии, думаю, в Лаосе или Камбодже. Потом приехал сюда. Сначала в Виргинию, затем еще в нескольких местах, которых я не узнал, и, наконец, осел в Калифорнии. Они с Иоганной приняли американское гражданство. Гельмут Боренц умер. Один из их сыновей – тоже. Другие живы, и с ними все в порядке. Но время от времени она вспоминает о вас, правда, в голову ей приходят только слова «мальчик в безопасности». Но имени вашего она не помнит. Может, считает, что все потеряно.

– Калифорния? – переспросил Вейзак.

– Сэм, – обратился к нему доктор Браун, – не стоит поощрять этого.

– А где именно в Калифорнии, Джон?

– Городок называется Кармел. Это на побережье. Названия улицы я не разобрал – оно оказалось в мертвой зоне. Как столик для пикника и гребная шлюпка. Но она точно в Кармеле, штат Калифорния. Иоганна Боренц. И она еще не старая.