Мертвая зыбь

— Наивно. Но с другой стороны, для подогревания верноподданнических чувств полезно… Значит, вы меня приглашаете. Я очень рад. Рад потому, что лично я восхищаюсь смелостью, мужеством наших питерских собратьев и вместе с тем не могу скрыть от вас тревоги. Не слишком ли вы рискуете… Не лучше ли выжидать, накапливать силы, чем подогревать монархические чувства опасными для наших единомышленников демонстрациями? Но я вижу, что вы хотите мне возразить? Отложим этот разговор до вечера. Отложим?

— Да. У входа в Летний сад около пяти часов вас будет ждать молодой человек во флотской шинели. Вы спросите его: «Который час?» Он ответит: «На моих часах — полдень». И приведёт вас к нам. Теперь, если позволите, я покину вас.

Он ушёл.

Пышная дамочка в кружевном переднике с умилением смотрела, как Якушев уплетал «курник».

— Вы ведь не петербуржец?

— Почему вы так думаете?

— Я вас не видела. У нас бывают все.

— Представьте, я — петербуржец. Но живу в Москве.

— Изменили Петрограду. Нехорошо, — она кокетливо усмехнулась. — А ваш приятель — наш верный клиент. Он ведь тоже из бывших.

— Скорее из настоящих, — сказал Якушев.

Дамочка с удивлением взглянула на него и отошла.

«Именно из „настоящих“. Это не Ртищев, болтун и рамолик. Путилов — настоящий враг. „Объединение усилий“ ему явно не понравилось. Ну посмотрим…»

В пятом часу Якушев шёл по знакомым местам, по Дворцовой набережной Невы к Троицкому мосту Нева ещё не стала, погода была безветренная, над шпилем Петропавловской крепости неподвижно стояли длинные свинцово-серые тучи. Якушев шёл и думал, что в этом городе прошла вся его жизнь, что не один раз, 6 января по старому стилю, в крещенский праздник он видел шествие «к Иордани» из Зимнего дворца, шествие царя со свитой, духовенства в золотых ризах. Как это выглядело импозантно, внушительно. Но тут же вспомнилось, как однажды в момент салюта, при погружении креста в прорубь, одна из пушек выпалила не холостым зарядом, а картечью. Какой переполох по этому случаю был в Петербурге! Потом, спустя несколько лет, по дворцу выстрелило орудие крейсера «Аврора», и это было концом старого мира.

Да, в сущности, всему прошлому должен был наступить конец.

Якушев стал думать о себе, о молодости, о том, как он ездил зимой, по первопутку, с молодой женой на острова. И он немолод, и она немолода, нет и департамента, где он так уверенно двигался от награды к награде, от чина к чину. Верно то, что ему никогда не быть по-прежнему директором департамента или товарищем министра.

Он подходил к воротам Летнего сада со стороны набережной. В том месте, где Каракозов стрелял в Александра Второго, стоял молодой человек во флотской шинели и круглой барашковой шапке с кожаным верхом.

Якушев спросил: «Который час?» Тот ответил: «На моих полдень». И они пошли рядом. Стемнело, однако Якушев различал лицо молодого человека с рыжеватыми усами, и ему показалось, что видел его утром в Казанском соборе. Он спросил об этом.

— Нет. Я там не был. Все это фанфаронство.

— Вы полагаете?

Молодой человек не ответил.

— Наши друзья другого мнения, — продолжал Якушев.

— Не знаю, кому они друзья, — пробормотал молодой человек, — здесь нам надо повернуть. А вы, очевидно, приезжий. Я вас не встречал в их компании.

— Приезжий.

Молодой человек заинтересовал Якушева. У него создалось впечатление, что в душе этого человека бушует злоба, которую тот уже не в силах сдержать. Но затеять с ним разговор здесь, на ходу, он считал неудобным. Тот хмуро сказал, посмотрев на часы:

— Спешить нечего… Если угодно, пройдемтесь, немного.

Якушев охотно согласился. Но шли они молча и вышли к Инженерному замку. Моряк вдруг остановился.

— Панихиды служат по убиенному монарху! По Николаю Александровичу. А кто Петра Третьего убил? Господа дворяне — Григорий и Алексей Орловы. Григорий — любовник Екатерины. А Павла Петровича, императора, кто убил? Не матросы и латыши, а Талызин, граф Палён, граф Бенигсен, Яшвиль и кто там ещё! Господам, значит, дозволено. — Показал на окошко под крышей: — Вот тут все и происходило. Сначала все по-благородному: «Sire, vous devez abdiquer»[23]. А Николай Зубов: «Чего ещё „абдике“?» — и фунтовой золотой табакеркой монарха в висок. Я сам эту табакерку в алмазном фонде видел — весь угол смят. А потом набросились на помазанника божия и всего истоптали, как мужички конокрада… И тоже служили панихиды.

Якушев от неожиданности так растерялся, что промолчал, только подумал: «Если у Путилова все его мушкетёры такие, то… Впрочем, может, провоцирует? Нет. Непохоже».

— Теперь можно идти. Придём вовремя.

Они вошли в один из подъездов дома на Пантелеймоновской, поднялись в бельэтаж. Молодой человек позвонил, им открыл мальчуган и тотчас убежал.