Мертвая зыбь

— Я-то помню утраченные дни. А помните ли вы, Александр Александрович?

— Помню, ещё как помню.

— Вы, я вижу, любитель стихов. Мой покойный шеф тоже любил при случае прочитать вслух стишки, — сказал Стауниц.

— Савинков?

— Именно он. Одно стихотворение часто читал в хорошие минуты. Оно мне нравилось, я даже запомнил.

— Какое же? — равнодушно спросила Захарченко.

— А вот. — Стауниц откашлялся, скрестил на груди руки и начал:

Когда я в бурном море плавал
И мой корабль пошёл ко дну,
Я так воззвал: «Отец мой Дьявол!
Спаси, помилуй, я тону.

Не дай погибнуть раньше срока

Душе озлобленной моей —
Я власти тёмного порока
Отдам остаток чёрных дней».

Стауниц увлёкся и не читал, а декламировал, слегка завывая:

И Дьявол взял меня и бросил
В полуистлевшую ладью,
Я там нашёл и пару весел,
И серый парус, и скамью.

И вынес я опять на сушу,

В большое злое житие,
Мою отверженную душу
И тело грешное моё.

— Декадентство какое-то… — сказала Захарченко.

— Это стишки Сологуба. Ну и тип ваш Савинков!

— А вы знаете, — продолжал Стауниц, — это ведь из биографии Савинкова… Он мне сам рассказывал: был смертником, сидел в Севастопольской военной тюрьме, ждал повешения, а его в тысяча девятьсот шестом году некто Никитенко, отставной флотский лейтенант, вывез из Севастополя на одномачтовом боте и через три дня доставил в Румынию, в Сулину… Года не прошло — Никитенко повесили, готовил якобы покушение на царя, великого князя Николая Николаевича и Столыпина. Выдал Никитенко провокатор, казак из конвоя царя, охранник. И Савинков хоть бы доброе слово сказал о Никитенко, который его избавил от петли. Человек для него — спичка: понадобился — взял, потом сломал и бросил…

— А с вами вот не мог он этого сделать, — сказал Якушев.

— Не на дурака напал.

— Я иногда о нем думала… Мы могли бы использовать Савинкова, а потом, конечно, повесить. Что это у вас, Стауниц?

— Коньячок. «Мартель». Заграничный подарочек.

— И вы молчали? — встрепенулся Якушев. — Такая прелесть! — Потом осёкся, вспомнив, что Старов предупреждал: «Не пейте с ними. Вдруг потеряете над собой контроль». — Пожалуй, не стану пить сегодня. Вчера ночью сердце пошаливало.

— А мы с вами выпьем, Мария Владиславовна. У вас сердце не шалит?

— Ой, не зарекайтесь, — и Якушев погрозил им, усмехаясь. — Ну, пожелаю вам счастья… Но помните: «Сколько счастья, сколько муки ты, любовь, несёшь с собой». Так поётся в цыганском романсе.

— А вы не тревожьтесь, — сухо сказала Захарченко, — мне не до любви.

Якушев ушёл. По дороге на станцию он размышлял о том, как поедет в Париж с Марией Захарченко для свидания с Кутеповым. Разумеется, Мария ничего не знала о решении, состоявшемся в доме на Лубянской площади.

Для поездки в Париж предполагалось подготовить «окно» на границе Финляндии. Организация «окна» требовала серьёзных хлопот. Вообще эта поездка, целью которой было прощупать почву в эмигрантских кругах в Париже и в Общевоинском союзе Кутепова, была очень сложной.

Якушева немного беспокоила возникающая близость Стауница и Марии Захарченко. Это была не просто болтовня за коньячком. Не такая дама Захарченко, чтобы болтать о пустяках.

Он сказал при встрече Стауницу:

— Эдуард Оттович! Вы, надеюсь, понимаете, что с «племянниками» надо держать ухо востро. У нас, у «внутренних», свои интересы, мы не для них таскаем каштаны из огня. Вы меня понимаете?

— Александр Александрович! Я не мальчик. Можете рассчитывать на меня. А заколотить с ней дружбу полезно для нас обоих. Все, что я выведаю, будете знать и вы.

— Союз до гроба? — Якушев протянул руку Стауницу.

И все-таки на душе было тревожно.

51

Беспокоил «охотнорядец» — Дядя Вася. Для этого человека убийство было сущим пустяком. О нем знали, что он уцелел после разгрома банд Антонова на Тамбовщине. В Москве связан с людьми, которых разыскивал уголовный розыск. Дядю Васю приметила Мария Захарченко и вела с ним таинственные беседы. Якушев говорил ей: «Осторожнее с этим субъектом».

— Ещё чего… Не таких видела.

— Он по уши в крови.

— Таких и надо. У него рука не дрогнет.

Нужно было избавиться от Дяди Васи. Он имел свои связи, и надо было их нащупать. Дядю Васю поддерживали кавалергард Струйский и барон Нольде.

Зубов рассказал, что однажды, подвыпив, Дядя Вася предлагал:

— Каво хошь из банковских уберу. И деньги возьму.

— Это же налёт?

— Ну налёт. Все денег ищете, а они под носом.

— Без штаба решать нельзя.

— Возьмём деньги — штаб спасибо скажет. Да и нам перепадёт.

— А Фёдоров против…

— Барин. Чистоплюй.

Старов тоже подумывал, как избавиться от антоновца, не всполошив МОЦР. Этот субъект был опасен не менее, чем Захарченко и её супруг. Но они находились под наблюдением Стауница, а Дядя Вася мог действовать самостоятельно.