Мертвая зыбь

В широком окне второго этажа она заметила бледное лицо — ее настойчиво рассматривала пожилая женщина. Она стояла там, наверху, и, казалось, пристально изучала их обоих. Джулия открыла рот, собираясь спросить Йерлофа, кто это такая, но он уже подходил к машине. Ей пришлось быстро отойти от калитки, чтобы открыть отцу дверцу машины.

Когда Джулия обернулась и опять посмотрела на виллу, в окне уже никого не было.

Йерлоф поерзал, удобнее устраиваясь на сиденье, и посмотрел на часы — полвторого.

— Наверное, нам надо немножко перекусить, а потом сделаем небольшой крюк, заедем в «Сюстембулагет» — я парням в доме престарелых обещал горючего прикупить. Как тебе такая программа, пойдет?

Джулия сидела, постукивая пальцами по рулю, и потом изрекла:

— Алкоголь — яд.

Они пообедали в одном из нескольких открытых зимой боргхольмских ресторанов, где блюдом дня было спагетти. Ресторан почти пустовал, но, когда Джулия попыталась завязать разговор насчет их посещения Мартина Мальма, Йерлоф вместо ответа молча помотал головой и занялся едой. После обеда Йерлоф настоял на том, что сам оплатит счет. Потом они заехали в «Сюстембулагет», Йерлоф закупил там две бутыли полынной крепкой, бутылку яичного ликера и шесть банок немецкого пива. «Неужели на опохмел?» — подумала Джулия, неся все эти сокровища к машине.

— Ну что, поехали домой? — сказал Йерлоф, когда они снова сели в машину.

Он произнес это уж слишком, по мнению Джулии, беспечно, как будто бы они ездили сюда развлекаться. Ее это вывело из себя, она выместила раздражение на несчастном «фордике», безжалостно переключив вторую скорость на первую прямо перед поворотом.

— И ничего не было, — сказала она, когда они остановились на красный свет недалеко от Боргхольма.

— А что ничего?

— Впустую съездили. Ни черта мы не узнали сегодня.

— Ну как сказать. Для начала мы с тобой сделали великое дело: попили кофе и поели отличных пирожных у Маргит и Ёсты. Потом я наконец посмотрел вблизи на Блумберга-старшего, и потом, нам удалось…

— Ну и на кой черт тебе все это понадобилось? — спросила Джулия.

Йерлоф помолчал, а потом выдал исчерпывающий ответ:

— Как тебе сказать, были причины.

У Джулии от злости перехватило дух.

— Пора бы тебе, папа, мне хоть что-нибудь рассказать, — упрекнула она, сдерживаясь изо всех сил и глядя прямо перед собой в ветровое стекло. Сейчас у нее было единственное желание: остановиться, открыть дверцу, вынуть из машины дорогого папочку и дать ему хорошего пинка, а еще лучше — отвести туда, где пропал тот, другой, маразматик, пускай погуляют. Джулию переполняло омерзительное чувство, что ее используют, и что еще хуже — втихаря.

Йерлоф продолжал молчать, как партизан, потом все же снизошел и сказал:

— Эрнста Адольфссона летом осенило. Теория у него такая проклюнулась: Эрнст считал, что мой внук, он же твой сын Йенс, тогда в тумане ни к какому морю не спускался, а пошел в другую сторону, на пустошь. Эрнст считал, что там Йенс и встретился с убийцей.

— И кто это был?

— Возможно, Нильс Кант.

— Как Нильс Кант?

— Ну да, покойный Нильс Кант. Все знают, что он тогда уже десять лет как помер и лежал в могиле… Да ты сама его надгробие видела. Но прошел, понимаешь, слух…

— Я знаю, — сказала Джулия, — Астрид об этом говорила. Но откуда взялись эти слухи?

Йерлоф вздохнул:

— Был в Стэнвике почтальон… Эрик Анлунд. Вышел он, понимаешь, на пенсию и начал интересные вещи рассказывать: мне, Эрнсту, да в общем-то всем в поселке, кто слушать хотел, насчет того, что Вера Кант получала открытки без обратного адреса.

— Ну и что?

— Когда все это началось, я не знаю, — продолжил Йерлоф, — но, как Анлунд рассказывал, открытки ей приходили из разных мест в Южной Америке в пятидесятых-шестидесятых годах. Каждый год — по несколько открыток, и всякий раз без обратного адреса.

— Они приходили от Нильса Канта? — спросила Джулия.

— Очень даже возможно. По крайней мере, это самое простое и естественное объяснение. — Йерлоф повернулся и посмотрел на пустошь. — Ну а потом все было, как все знают, да теперь и ты: Нильс прибыл домой в гробу и его похоронили в Марнессе.

— Да, я знаю.

Йерлоф посмотрел на дочь:

— Но штука-то в том, что открытки продолжали приходить и после похорон — из-за границы и, как и раньше, без обратного адреса.

Джулия глянула на отца:

— Это правда?

— Думаю, что да. Эрик Анлунд приносил открытки Вере, и он божился, что они продолжали приходить ей и после смерти Нильса.

— И из-за этого народ в Стэнвике верит, что Кант жив?

— Ну да, а чему удивляться? Люди любят посудачить в сумерках о том о сем. Но Эрнст-то треплом не был и на сплетни всегда плевал, а в это он верил.

— Ну а ты сам что думаешь?

Йерлоф помедлил.

— Я как апостол Фома: поверю, если будут доказательства, а я их пока не нашел.

— А для чего тебе понадобилось встречаться с Блумбергом? — спросила Джулия.

Йерлоф вновь помедлил с ответом, он боялся показаться выжившим из ума.

— Йон Хагман считает, что Роберт Блумберг, может быть, и есть Нильс Кант, — произнес он наконец.

Джулия посмотрела на него.

— Ну и ну, — сказала она потом. — Но, похоже, ты так не считаешь?