Мёртвая зыбь

Старых друзей, издававших его “Арктический мост”, полярные новеллы “Против ветра” и очерковые книги “Машины полей коммунизма”, и в переработанном виде “Богатыри полей”, уже не было в издательстве. Директор издательства Близненков умер, остальных разбросало по разным местам. Знакомой оказалась только новая заместительница Главного редактора издательства Вера Александровна Морозова, бывшая прежде политредактором Главлита и пропускавшая с восторгом “Арктический мост”, пригласив тогда автора для знакомства, что было беспрецедентным при отсутствии, как полагалось думать цензуры.

И теперь Званцев со своей заявкой направился к ней. Она обрадовалась его приходу, усадила его на диван в своем кабинете, села рядом с ним. Узнав, что он прямо из больницы, всплеснула руками, маленькая краснощекая с короной из собственной светлой косы на голове.

— Александр Петрович, дорогой! Как же мне рассказать-то вам все?

— А что такое? — насторожился Званцев. — Я все выдержу.

— Многое здесь изменилось! После смерти директора, главный редактор Тюрин ушел в “Известия” заместителем главного, а вместо его заместительницы Филипповой Нины Сергеевны, выдвинутой главным редактором журнала “Знание — сила”, меня сюда сунули и вскоре дали понять, как изменилась здесь ориентация. Влетело мне по первое число за выпуск первым малым тиражом ваших полярных новелл “Против ветра”. Усмотрели в этом политическую ошибку, заставили меня признать свою вину, грозя увольнением и даже исключением из партии. И конечно, подмяли меня.

— Да как это возможно? Это же всеми одобренные рассказы о героике нашей Арктики.

— Дело не в героях, а в нежелательности автора этих новелл.

— Нежелательности? — не веря ушам, переспросил Званцев.

— Я перейду в ДЕТГИЗ, где мне предлагают ту же должность. Там остались старые кадры, наши люди. А здесь — равнение на новую волну шестидесятников, которые вскрывают язвы нашего времени, а поскольку вы рисуете светлый мир будущего, то вы закрываете своим читателям глаза на действительность и причислены к подпевалам, кричащим о коммунизме в нашем поколении.

— Но я не написал ни одного лакировочного произведения.

— Зато такие популярные фантасты, как братья Стругацкие пишут романы, где между строк бичуются наши порядки: оболванивание народа с помощью радио, глушение западных передач, концлагеря и рабский труд заключенных, всеобщее доносительство. И все это, конечно, на других планетах, но читатели догадываются, что так происходит вокруг нас. Им нравится, что писатели вслух сказали такое, и они объединяются в молодежные кружки, перерастающие чисто литературные интересы.

— Я всегда считал, что Стругацкие талантливо пользуются фантастикой, как Эзоповым языком.

— Ваше понимание их приема вам простить не могут. Вы посмотрите проспект задуманной здесь “Библиотеки современной фантастики”. Двадцать томов и ни одного с вашими признанными романами, несмотря на их популярность. Когда я указала на это заведующему прозой товарищу Сякину, он ответил, что “у нас молодежное издательство, и мы должны равняться на их вкусы, а не навязывать им вымышленное будущее, ничего общего не имеющее с миром, в котором живем.” Он говорит с голоса тех же Стругацких, Еремея Иудовича Парнова, ленинградца Варшавского.

— Так он же юморист! Его сатирическая фантастика имеет право на существование, но вовсе не как единственное направление в этом виде художественной литературы. Что же касается беспартийного товарища Парнова, то он добился рассмотрения на парткоме Союза писателей моего выступления по телевидению об Уэллсе перед показом в “Мире приключений”, созданном мною же совместно с режиссером Миллером. Я разъяснил парткому, что это было мое вступительное слово к фильму по повести Уэллса, где я позволил себе напомнить, что “Человек-невидимка” — трагедия безысходности ученого в капиталистическом обществе. И что Уэллс, умирая, отдал свой голос английской коммунистической партии. И никто не давал кому-либо исключительного права говорить об Уэллсе и подобное разбирательство в парткоме неправомерно.

— Какая наглость! — возмутилась Морозова. — Они и парторганизацию готовы подмять под себя!

— Насколько я понимаю, Вера Александровна, двери издательства для меня закрыты. Даже на полагающийся по договору массовый тираж “Против ветра” рассчитывать нечего. Но как быть с переизданием “Пылающего острова”? Договор заключен, и деньги по нему мне выплачены.

— Руководство, чтобы выйти из положения, собирает специальное заседание редакционного Совета с оправдательным для себя разгромом вашего романа. Он послан на весьма авторитетное рецензирование, в том числе в Академию Наук.

— Боюсь, что там мне не простили крамольной гипотезы о тунгусском метеорите, которая включена в пролог романа.

— Все равно издательство взыскать с вас деньги не сможет.

— Я сам верну их, если книга не будет издана.

— Вы войдете в анналы истории и будете занесены нашим главным бухгалтером Воробьевым в “Красную бухгалтерскую книгу редких авторов”, как исчезнувших мамонтов.