Мёртвая зыбь

— Слова не мальчика, а мужа, не пустослова, а мыслителя, к кому прислушиваются миллионы людей, о которых я говорил. И я хочу, чтобы вы, уходя отсюда, почувствовали особую свою ответственность перед ними за все, что в состоянии сделать. Я благодарю вас за все сделанное и жду решающего прорыва в вашем творчестве. Если вы не возражаете, то мой шофер отвезет вас домой. Желаю вам здоровья и успеха в вашем столь значимом творчестве. Мы верим вам. Мы уверены в вас.

Ефремов уходил, если не окрыленный, то взволнованный, думая, что он сделал и что надо еще успеть сделать.

Проводив маститого гостя, министр вызвал референта:

— Позаботьтесь, чтобы из издательских планов и библиотечных рекомендательных списков был изъят роман “Час быка”, — хмуро сказал он.

Это был страшный для Званцева телефонный звонок.

Оргсекретарь Московского отделения Союза писателей Виктор Николаевич Ильин, бывший генерал КГБ, позвал к телефону жену Званцева и попросил подготовить мужа к известию о кончине Ефремова.

— Ты знаешь, Саша. С Ефремовым плохо, — отводя глаза, — начала она.

— Почему об этом звонит Ильин, а не Тася, жена Ивана Антоновича? Он умер? — холодея, догадался Званцев.

И он помчался на квартиру Ефремова. Застал в слезах Таисью Иосифовну и по-мужски спокойного сына Ивана Антоновича Аллана.

На поминках за накрытом в кабинете Ефремова столом Званцеву выдалось сидеть рядом с Еремеем Парновым, который не скупился на похвалы в адрес покойного.

Через месяцы, Званцев вспомнит об этом, когда тот же Парнов откажется за недостатком времени от участия в комиссии по литературному наследию Ефремова. Другие его поклонники, присутствовавшие на похоронах, позже проявили себя по иному.

Ефремов был мечтателем, увлеченным романтикой Востока. Он написал несколько романов об Индии, которые не публиковал, но давал читать Званцеву. И перед кончиной завещал жене, чтобы прах его после сожжения тела, развеять над Гангом, где он никогда не был.

Таисья Иосифовна не могла отказать себе в праве посещать могилу любимого мужа, и она сочла возможным выполнить его завещание частично: прах его похоронить не в Москве, чего он не хотел, а в Ленинграде, на Карельском перешейке в Комарово, где Дом творчества писателей.

Выполнив через несколько дней после кончины мужа эту печальную миссию, она вернулась в Москву, где ее ждал нежданный удар.

Открыв на звонок дверь и с облегчением подумав, что кто-то пришел из друзей, будет с кем перекинуться словом, ошеломленно застыла на пороге.

Перед нею стоял офицер КГБ, а за ним несколько человек в такой же форме.

— Из Комитета госбезопасности. Вы будете гражданка Ефремова Таисья Иосифовна?

— Да, я. А что такое?

— Третий день сюда приходим. Хоть розыск объявляй.

— Я в Ленинграде мужа хоронила.

— Не путайте, гражданка. Госбезопасности известно, что он в Москве умер.

— Он так завещал.

— С завещанием разберемся, когда обыск у вас произведем. Посторонитесь, пожалуйста.

— Этого не может быть!

— Еще как может, — усмехнулся офицер, пропуская в квартиру помощников.

С ужасом смотрела она, как принялись они за свое мрачное дело, переворачивая вверх дном священный для нее кабинет великого, как она считала, писателя и ученого.

— Почему? За что? — в отчаянии обращалась она к скуластому, узкоглазому офицеру. — Он же лауреат Сталинской премии, дважды кавалер Ордена трудового Красного знамени, профессор! Кроме того, умер.

— Раз умер, брать не будем. Вас, если понадобится, допросят. Звания и регалии во внимание не принимаются.

Сотрудники госбезопасности брали с полок от пола до потолка книги, перелистывали их, вытрясали, убеждаясь нет ли чего между страниц и бросали на пол.

Рукописи и Ефремовские, и переданные для рецензирования, не читая складывали, чтобы забрать с собой.

Ящики стола выворачивали, содержимое высыпая на стол или тоже на пол. Заинтересовались сигнальной лампочкой от лифта, завалившейся между инструментами.

— Так! — многозначительно протянул офицер. — А рацию где прячете? Не запирайтесь. Все равно найдем.

— Это же от лифта. Иван Антонович купил и не успел в домоуправление передать.

— А кому надо по рации успел передать?

— Я вас не понимаю.

— И понимать нечего. Дача где?

— Да нет у нас дачи!

— Раз нет, здесь искать будем.

Разгромив кабинет, перешли в другие комнаты, и только к вечеру, забрав несколько книг, рукописи и, оставив телефон следователя, уехали.

Таисья Иосифовна была в полной растерянности, подавленная, растоптанная.

Приехал сын Ивана Антоновича мужественный, весь в отца, Аллан и они вдвоем старались привести в порядок кабинет. На помощь им пришел ученик Ефремова и друг их дома Петр Константинович Чудинов, палеонтолог, доктор наук, только что вернувшийся из экспедиции.

И больше никого ни на другой, ни в последующие дни не появлялось в словно зачумленной квартире.

Исключение составил лишь Званцев, с возмущением узнав о горьком событии.