Олаф стоял возле кострища, в самой высокой точке южных скал, спиной к обрыву. Над океаном поднималась зловещая багровая луна; остров был огромным кораблем, севшим кормой в воду… И если во сне казалось, что все происходит на самом деле, то теперь он подумал, что спит и снова видит тот же кошмар…
Ни одного огонька не светилось в лагере - должно быть, он выключил свет и во времянке, когда уходил. Решил спрятаться от СИБа? Сделать вид, что на острове никого нет? Как малодушно! Не только отупение - еще и потеря чувства собственного достоинства. Уподобление животному. Скоту, если называть вещи своими именами.
Было очень плохо. Сильно тошнило, раскалывалась голова и мучила совесть. Олаф не сразу сообразил, что одного шага назад довольно, чтобы упасть в пропасть, а шатало его изрядно, этот шаг можно было сделать и непроизвольно, в попытке удержать равновесие.
А еще было холодно, очень холодно, до озноба. Уходя из лагеря, он не надел даже телогрейку и теперь стоял на ветру в свитере, который продувало насквозь.
Они разожгли сигнальный костер… Мысль обдала болезненным жаром, Олаф начал вспоминать, зачем так напился. И мелькнуло в голове, что можно снова приложиться к фляге, а можно просто сделать шаг назад - и тогда не останется ни мыслей, ни сожалений, ни ощущения бессмысленности существования. Зачем ждать безумия и смерти от голода?
Но инстинкт самосохранения подтолкнул его вперед, подальше от края, и в ту минуту это тоже показалось малодушием, вызвало тягостное чувство стыда.
Свист орки выплыл из неслышных высоких частот и снова ушел в высокие частоты - стало понятно, что так мучительно давит на голову. Олаф обхватил руками виски. Шепнул:
- Ну заткнись же… Пожалуйста, заткнись…
По ногам потянуло холодком. Не мокрым северным ветром, а сухим безжизненным холодком со дна ледяной чаши. Заныли суставы. Багровая луна висела над океаном, ее свет бежал к острову волнами мертвой зыби, и глаза никак не привыкали к темноте. А из-под ног вниз уходил крутой заиндевелый склон с тремя черными трещинами… И Олаф до слез всматривался в темноту, надеясь разглядеть трещины в мерзлом камне.
И разглядел. Две уродливые низкорослые фигуры на склоне. Они не двигались, но приближались…
Алкогольный делирий начинается на пике дезинтоксикации… Но чтобы допиться до белой горячки, надо пить лет десять, а не дней пять. Впрочем, есть еще алкогольный психоз… Наверное, это все-таки был сон, продолжение вчерашнего. Повторение вчерашнего. С одним существенным отличием - Олаф мог двигаться. Мог шагнуть назад, в пропасть, а мог пойти навстречу цвергам. И он пошел им навстречу, потому что его учили идти навстречу своим страхам. Навстречу своим галлюцинациям? Мысль показалась ему смешной, и он рассмеялся.
Голова кружилась, и тело слушалось плохо. При свете спуск не был таким крутым и неудобным. Темные безлицые фигуры замерли - должно быть, задумались, а стоит ли связываться… Олаф снова посмеялся, но тут же поскользнулся и больно проехался по склону спиной. Сапог уперся в каменный выступ, и падение не стало фатальным. Мелькнула мысль, что надо бы поосторожней, но тело не стало слушаться лучше.
Луна скрылась за краем чаши, глаза привыкали к темноте, белый налет инея словно фосфоресцировал, и оттого темные фигуры внизу были видны отчетливо - не хуже, чем вчерашний морок. И Олаф, конечно, смотрел под ноги, но как раз под ногами ничего толком разглядеть не мог.
Еще раз оступился и снова проехался спиной по камушкам, покрытым тонким слоем мерзлого мха. Из-под сапога скатился камень, стук замер далеко внизу: в самом деле, надо поосторожней, в случае чего - падать высоковато.
В третий раз по камням проехал локоть… И это было гораздо больней, ободрало подсохшие корки со старых ссадин. Зато холода Олаф почти не чувствовал: то ли согрелся, то ли привык. То ли от хмеля плохо работала терморегуляция. Несмотря на движение и свежий воздух, похмелье никак не выветривалось из головы, все так же тошнило, все так же земля уходила из-под ног.
Он спустился, пожалуй, на треть пути до темных фигур цвергов, когда земля ушла из-под ног окончательно, будто что-то сдернуло его с места и потащило вниз. И сначала он съезжал по склону, набирая скорость, будто с ледяной горки (и подпрыгивал на выступавших камешках), а потом тело завертелось, Олаф потерял ориентацию, почувствовал свободное падение - короткое, правда, - и с лету грохнулся ничком на что-то твердое, но не острое, не похожее на камни.
Везет дуракам и пьяницам. Особенно при падениях с высоты. Было больно, да. Местами даже очень. Но более всего мучил многострадальный ободранный локоть - сломанная шея, очевидно, болела бы гораздо сильней. Олаф шевельнулся, поморщившись, - тело двигалось. Он приоткрыл один глаз, но увидел только кромешную темноту. Приоткрыл второй - то же самое, только радужные разводы перед глазами. Пощупал то, на чем лежал, - колючий иней впился в подушечки пальцев без кожи.