Мертвая зыбь

— И этого малого, который стоит позади Мартина Мальма, звали Гуннар Йоханссон. Он работал на лесопилке, а потом поменял фамилию, — сказал Йерлоф. — Я прав?

— Прав, но не совсем. Я тогда был не рабочим, а бригадиром у Канта, и я действительно поменял фамилию на Лунгер, когда переехал на Эланд.

Он выключил мотор. Стало очень тихо. Был слышен только перестук дождевых капель и посвистывание ветра.

— Этой фотографии вообще не должно было здесь быть, — произнес Лунгер. — Анн-Бритт ее где-то нашла, а я об этом узнал, когда книгу уже напечатали. Но меня смогли узнать только двое: ты и Эрнст Адольфссон. Первым, конечно, Эрнст. Он меня еще по школе помнил…

— Да, я недавно случайно узнал, что он, оказывается, вырос в Рамнебю, — сказал Йерлоф. — Мне тебя признать было, конечно, намного труднее. Но я вот что хочу спросить…

Йерлоф прекрасно понимал, что все закончится очень скоро. Лунгер убьет его, точно так же, как он убил Эрнста. Йерлоф продолжал говорить, пытаясь выиграть хоть немного времени.

— …Я хотел спросить, коль скоро ты был бригадиром на лесопилке, наверняка слышал всякие истории про Нильса, злодея-племянника Августа Канта. И что у тебя тогда и появились мысли насчет…

— Вообще-то я с ним встречался, — перебил его Лунгер.

— С кем, с Нильсом Кантом?

— Ну да, с Нильсом. — Гуннар кивнул. — Сразу после войны я начал работать подмастерьем на лесопилке, и Нильс заявился туда. Он сбежал с Эланда от полиции. Нильс затаился в кустах, и я ему попался на глаза. Он попросил меня позвать директора Канта. Я так и сделал. Но директор не хотел ничего о нем знать. Август Кант дал мне пять сотенных, чтобы я отдал их Нильсу. Ну, чтобы тот исчез. Две сотенных я прикарманил, три отдал Нильсу. — Лунгер улыбнулся своим воспоминаниям. — А потом остаток лета я на эти две сотенные жил как король.

— И ты, наверное, тогда отчетливо понял, что на Нильсе Канте можно заработать? — спросил Йерлоф и посмотрел на дождь за окном.

— Ну да, — ответил Лунгер, — тогда я не понял только одно: сколько именно можно заработать. Глупый был, не сообразил. Я считал, что, может быть, мне обломится несколько тысяч. Да и интересно было на халяву через Атлантику сплавать, чтобы забрать Нильса домой. Ну, конечно, когда все уляжется. Ну вот, и когда меня Август бригадиром на лесопилке сделал, я ему это так все прямо и выложил. Август мне четко дал понять, что нет, объяснил, что он совершенно не заинтересован перетаскивать эту паршивую овцу обратно в Швецию.

Он поднял руку и нажал на кнопку возле руля, в дверце Йерлофа щелкнуло.

— Ну вот, теперь открыто, — сказал Лунгер, — выходи.

Йерлоф остался в машине.

— Ну ты не хотел сдаваться, — добавил он и посмотрел на Гуннара, — получив от ворот поворот полный от Августа, решил попробовать с матерью Нильса. Поехал к Вере в Стэнвик и предложил ей, наверное, то же самое. Естественно, Вера Кант согласилась. Я прав?

Гуннар Лунгер вздохнул, как терпеливый папаша, которого донимает непоседливое надоедливое дитя. Он смотрел сквозь ветровое стекло на море впереди.

— Спасибо Вере. Благодаря ей я открыл для себя красоту Эланда и полюбил его. Я в первый раз сюда приехал летом тысяча девятьсот пятьдесят восьмого, переправился на пароме через пролив до Стурарёр, потом сел на поезд и поехал на север. Железную дорогу уже собирались тогда убрать, да и эландское судоходство доживало свое. Можно сказать, было на последнем дыхании. Многие тогда думали, что и всему Эланду скоро придет конец… Но я случайно услышал интересный разговор в поезде насчет того, что, возможно, здесь построят длинный мост через весь пролив, так что эландцы в любую погоду спокойно смогут ездить на материк. Ну и, конечно, с материка сюда тоже наверняка поедут.

— Да. Те, что побогаче, конечно, — заметил Йерлоф.

— Золотые слова. — Лунгер вздохнул и продолжил: — Ну вот, в конце концов я доехал до севера Эланда и посмотрел на все это: солнце, пляжи, вода и почти никаких туристов. Тут же у меня мысли по этому поводу появились. Я тогда еще даже до дома Веры Кант не успел добраться. — Он вздохнул. — Постучал я в дверь. Вера была дома одна в своей здоровенной вилле, переживала очень, скучала по своему сыну, и мы с ней переговорили.

— Одинокая, значит, и несчастная, но очень богатая.

— Не настолько, как можно было подумать, — сказал Лунгер. — Каменоломня уже практически не работала, да и братец ее Август подсуетился: наложил лапу на семейную лесопилку в Смоланде.

— Но ведь у нее было много земли, — заметил Йерлоф, — возле самого берега.

Йерлоф думал о том, как ему предстоит умереть: есть у Лунгера оружие или он выберет из миллиона эландских камней какой-нибудь поувесистей и без затей проломит Йерлофу голову. Так же, как он, наверное, поступил с Эрнстом.