Мертвец

В музее было всё как всегда – пыльно, тихо, пахло лосем. В зале Катьки не видно, две девчонки из краеведческого кружка вышивали то ли сарафаны, то ли другую какую этнографическую дребедень, музыка играла из магнитофончика. Идиллия. Увидели меня и захихикали, дуры.

– Где Родионова? – спросил я.

– Здесь.

Я обернулся.

Передо мной стояла Катька. Катерина то есть. Катя Родионова. В красном русском сарафане до пола, в каких-то других русских примочках, названия которых я не знал, и даже с косой. Коса была искусственная, но Катьке очень шла. Девчонкам идут косы, почти всем.

– Чего смотришь? – спросила она.

А чего мне было делать? Только смотреть. Но сказать долго ничего не мог. Русская красавица, блин, таких по телику не каждый день показывают.

– Чего припёрся-то, Слащёв? – осведомилась Катька.

– Я это…

– Что это? – подбоченилась Катька. – Шёл мимо, увидел лошадь, решил зайти?

– Ну да, увидел лошадь. Это, хочу сказать… Я вот одну вещь принёс.

Я достал из пакета ошейник.

– Чего это за дрянь? – спросила Катька. – Мы здесь лом не принимаем…

– На собаку, – кивнул я на чучело. – Ошейник принёс.

– Нам не нужно, – отвернулась Катька. – У нас своего барахла полно.

– Это не барахло, – возразил я. – Совсем не барахло. Во-первых, это девятнадцатый век…

– С чего ты решил?

– Посмотри на замок! – Я сунул ошейник Катьке под нос. – Такие только в девятнадцатом делали! На Тульском оружейном заводе! За основу взят механизм от швейцарских часов! Это настоящий раритет! Конечно, как хочешь, у Вырвиглаза отец в Кострому скоро едет, сдадим в антикварный магазин в торговых рядах…

– Ну-ну, – в голосе Катьки послышался интерес. – Во-вторых, что там?

– Во-первых, антиквариат, я тебе говорил. Во-вторых, это вещь с историей.

– А историю эту тебе тоже Вырвиглаз рассказал? – осведомилась Катька.

– Почему Вырвиглаз, это предание. Оно в моей семье передаётся, из поколения в поколение…

Катька осторожно потрогала ошейник мизинцем.

– История, между прочим, про любовь, – сказал я.

– Про любовь? С ошейником?

– Послушай историю, а?

– Ну давай, послушаю.

Катька сняла кокошник, ну или что ещё там, с головы и улыбнулась. Русская красавица.

– Так вот. Раньше, ещё в девятнадцатом веке, в нашем городе жили двое влюблённых…

– Мальчика звали Рома, а девочку Юля, – перебила Катька.

– Нет, мальчика звали Краснухин, а девочку Феклиста…

– Как?

– Феклиста. Они любили друг друга, но их семьи были против.

– Ну, да, – вставила Катька. – Так оно и было…

– У мальчика была собака, её звали Куку. Сенбернар. И вот этот Куку таскал записки от мальчика к девочке и обратно, они хотели вместе сбежать в Канаду и деньги уже стали копить, и накопили. И осталось назначить день, и вот мальчик написал записку, запер её в ошейник и отправил к Феклисте. А брат Феклисты взял и собаку выследил и застрелил её из дробовика. И Феклиста и Краснухин в этот день не встретились, и не встретились больше никогда. Через год Краснухин поступил в семинарию, а Феклиста вышла замуж за телеграфиста. Там даже пятна крови остались.

– Где?

– На ошейнике. От убитой собаки.

Я протянул Катьке ошейник. Никаких пятен там, конечно, нет, но надо же было что-то соврать.

Катька разглядывала ошейник долго, потом сказала:

– Да, пятна есть… Ладно, мы возьмём. Вещь на самом деле интересная. Оформим как дар. Потом придёшь, на следующей неделе, мы тебя запишем в книгу почётных дарителей…

– А может, это… – замялся я. – Ну, что-нибудь такое…

Девицы-красавицы напрягли внимание. Я набрал воздуха и сказал погромче:

– У собаки Секацкого теперь будет настоящий дорогой ошейник!

Вышивальщицы мощно двинули ушками в мою сторону. Через неделю полгорода будет знать, что в краеведческом музее хранится настоящая собака Секацкого с настоящим ошейником.

А Сенька уже знает.

– Чего мелешь? – разозлилась Катька.

– Советую сделать билеты платными, – сказал я. – В ближайшее время ожидается наплыв посетителей. Купишь себе коромысло.

Катька открыла от моей наглости рот, а я с чистым сердцем отправился домой.

День явно удался.

Глава 14 Суббота и все остальные

День явно не удался. С субботами такое бывает.

Едва я вышел из музея, как сразу увидел его. Упыря.

Упырь стоял возле десятого магазина и жевал булку. В этом они с Вырвиглазом были похожи, любители пожевать. Я оглядел окрестности. Бежать бесполезно – Упырь меня поджидал, заметил, замахал. Скорее всего он проследил за мной, сволочь бледнолицая, нет мне покоя. Ну что ему дома не сидится, а? Неужели у него дома ничего интересного нет? Компьютера у него дома, что ли, нет? Посидел бы, поиграл во что-нибудь, поел бы пиццу, попил бы соку… Нет, он за мной будет болтаться, встречаться как бы случайно на пути, трепаться рядом с магазинами, бродить вдоль по моей улице, возникать в окне моём глазами своими…

Я направился к лошади.

Говорят, что, если лошадь как следует испугать, она начнёт пинаться и кусаться. Лягаться то есть. Вот я сейчас испугаю эту дурацкую кобылу, а она ухнет задней лапой, то есть копытом, и прямо в лоб Упырю.

Нет, я не верил в то, что так может получиться, но всё равно зачем-то стал пугать конягу.