Мертвецы сходят на берег

Так мы болтали не более четверти часа, когда раздался стук в дверь. Йерн пошел открывать и через мгновенье возвратился в сопровождении Лиззи.

- Ты легка на помине, Лиззи! Мы как раз говорили о тебе и твоем муже... Садись, выпей с нами портвейна - это хорошо для астрального тела. Нет, пардон, я забыл вас представить: Лиззи Пале - Капеллен-Йенсен, Эбба и Танкред, супруги...

Пока Карстен подал еще бутылку, я отметил, что Лиззи беспокойна и возбуждена. В ее глазах появилось загнанное выражение, как у зверька, оказавшегося в ловушке. Карстен опекал ее по-отечески, усадил с собой рядом на софу и протянул наполненный до краев бокал.

- Ты устала, малышка? Или что-то случилось? Лиззи послушно выпила вина. Щеки ее быстро порозовели, в глазах появился блеск.

- Этот Рейн опять явился к моему мужу. Нет, это свыше моих сил! От него тянет холодом, вы представляете? Весь дом становится ледяным и пахнет сыростью... Нет, я не знаю, как объяснить! Я бы никогда не отважилась пожать ему руку! Мне кажется, он весь мокрый и скользкий, как рыбья чешуя... Я скорей убежала, как только он пришел.

Мне очень стыдно, но я ничего не могу с собой сделать... Это смешно, я понимаю... Но я ничего... Может, я сумасшедшая, Карстен? Объясни мне... Ты всегда так хорошо говоришь... Извините меня, я всегда бегу к Карстену, он так добр, он так хорошо на меня действует...

- Что вы говорите? Неужели наш друг Карстен может действовать на людей успокаивающе? - спокойная улыбка Танкреда разрядила наше замешательство. - Вот тебе, Эбба, какие на свете случаются чудеса. А я-то считал, что это вранье, будто есть люди, которые прекрасно себя чувствуют и могут уснуть в комнате ужасов у мадам Тюссо.

- Так этот Рейн не прекратил своих посещений? - спросил я. - Видно, он знает слишком уж много старых легенд. Будем надеяться, что он скоро выдохнется!

- Я не имею понятия, о чем они говорят между собой, - снова заговорила Лиззи, но теперь чуть спокойнее. - Я никогда не слушаю, и потом, они ведь закрывают дверь. Они там сидят очень подолгу. А вы знаете, я ведь ни разу не слышала чтобы он что-то сказал! Пока я не уйду из комнаты, он вообще не раскрывает рта. Ах, нет, однажды я все-таки слышала его голос - через стену... В самый первый раз, когда он к нам явился...

- А что он сказал? - спросили одновременно мы с Моникой.

- Какой-то пустяк... Но я почему-то ужасно перепугалась! Он сказал... Я услышала только обрывок фразы: "СОЙТИ НА БЕРЕГ"... У него такой хриплый, пришептывающий голос. Мне почему-то стало так плохо, так тяжело, что я ушла из столовой, заперлась у себя в комнате и легла. Я решила, что я заболела. Представляете, такая глупость! И вот он приходит - два раза в педелю, - и каждый раз, каждый раз мне так плохо...

- Лиззи, скажи нам, а как у тебя сейчас с мужем? - ласково спросил Йерн, обняв ее за плечи. - Между вами все хорошо?

- Все хорошо, все просто прекрасно! - сказала она и выпрямилась, теперь она говорила, как примерная ученица. - Благодаря моему мужу, благодаря его помощи я стала самостоятельным человеком. Я... Но мне кажется, он от меня что-то скрывает. Это трудно объяснить, наверное, он считает, что я еще слишком молода, чтобы понять его мысли... Но мне неприятно знать, что он мне не доверяет. Он что-то от меня прячет...

Лиззи опустошила бокал. Мое любопытство было крайне возбуждено, но я колебался: удобно ли ее расспрашивать? Танкред тоже молчал, он глядел заинтересованно и явно ждал продолжения. И Лиззи стала рассказывать:

- У нас в доме, наверху, есть небольшая комната, в которую я ни разу не входила. Муж сказал, что там совершенно прогнили половицы, можно ступить на гнилую доску, и все обрушится. В общем, он запретил мне туда входить. Но странно, что сам он туда ходит и, главное, всегда запирает дверь. А мне почему-то нельзя туда даже заглянуть. Я его очень уважаю, я прекрасно понимаю: кто он - и кто я... И я стесняюсь его расспрашивать. Он говорит: "Из всех женских пороков самый невыносимый - это любопытство"... Карстен, можно мне еще немножко вина?

Карстен наполнил ее бокал, она сделала еще глоток, и мне бросилось в глаза, какие у нее тонкие, худые и бледные руки. Если бы я был художником, я бы взял эти руки как образ человеческой слабости. Исполненный жалости и сочувствия, я отвел глаза. Она продолжала: