Мертвецы живут в раю

— Я звонила. Никто не отвечал. Звонила раз пятнадцать. Я взяла такси и приехала.

Мы так и стояли друг против друга. Нас разделяло меньше метра. Стояли как вкопанные. Опустив по швам руки. Словно изумленные тем, что мы вновь видим друг друга. Стояли живые. Робкие.

— Я рад, что ты здесь.

Надо что-то говорить.

Я выдал столько банальностей, что их просто больше быть не могло. Жарко. Надо принять душ. Ты давно приехала? Есть хочешь? Выпьешь? Музыку не хочешь поставить? Может, виски?

Она снова улыбнулась. Конец банальностям. Она села на диван перед горшочками с мятой и базиликом.

— Я не могла их там оставить. (Она опять улыбнулась.) Ведь только ты их поливал.

— Надо, чтобы кто-нибудь это делал. Ты не считаешь?

— Я считаю, что я все равно вернулась бы. Поливал ты их или нет.

— Поливать их означало кормить духа — хранителя дома. Это ты нам говорила. Там, где живет дух-хранитель, и другой недалеко. Больше всего я нуждался в том, чтобы ты жила. Чтобы я мог идти вперед. Распахнуть двери вокруг меня. Я жил в затхлости. Из-за лени. Мы всегда довольствовались малым. Однажды нас начнет устраивать все. И мы думаем, что это счастье.

Она встала и подошла ко мне. Своей воздушной походкой. Я раскрыл объятия. Мне больше ничего не оставалось, как прижать ее к себе. Она поцеловала меня. Ее губы обладали бархатной нежностью роз, посланных утром Бабетте, и были почти такого же темно-красного цвета. Ее язык слился с моим. Никогда раньше мы так не целовались.

Мир снова приходил в порядок. И наши жизни. Все, что мы потеряли, загубили, забыли, наконец, обретало свой смысл. От одного поцелуя.

Поцелуя Лолы.

Мы съели подогретое рагу, которое я чуть-чуть приправил оливковым маслом. Я открыл бутылку «терране», красного тосканского вина, что я приберегал для особого случая. Это была память о поездке с Розой в Вольтерру. Я рассказал Лоле обо всех событиях. Со всеми подробностями. Создавалось впечатление, что мы развеиваем прах покойника. И ветер уносит его.

— Я знала. Про Симону. Но я не верила в любовь Маню и Симоны.

Я больше не верил в любовь Маню к Лоле. Я уже ни во что не верил. Когда приехал Уго, я понял, что все заканчивается. Он вернулся не из-за Маню. Он вернулся ради себя. Потому что он устал гоняться за собственной душой. Ему был необходим настоящий повод, чтобы умереть.

— Ты знаешь, я убил бы Маню, останься он с Симоной. Не из любви. Не из ревности. Ради принципа. У Маню больше не осталось принципов. Добро, вот к чему он еще мог обратиться. А на зло он уже был не способен. Но ведь так жить нельзя.

Я забрал свитера, одеяла и бутылку виски «лагавюлен». Я взял Лолу за руку и привел к лодке. Дамбу я прошел на веслах, потом завел мотор и взял курс на архипелаг Фриуль. Лола сидела у меня между ног, положив голову мне на грудь. Мы обменивались бутылкой, передавали друг другу сигареты. Приближался Марсель. Я оставил слева по борту Помег и Ратонно, замок Иф и шел вперед, прямо в проход.

Миновав дамбу Сент-Мари, под маяком, я выключил мотор и дал лодке идти своим ходом. Мы закутались в одеяла. Моя рука лежала на животе Лолы. На ее нежной и теплой коже.

С моря Марсель открывался как на ладони. Так же, наверное, много веков назад, утром смотрел на него фокеец. И с таким же восхищением. Порт Массилия. Я знавал в нем счастливых любовников, мог бы написать марсельский Гомер, вспоминая о Гинтисе и Протис. Страннике и принцессе. Из-за холмов показалось солнце.

«О цыганский обоз,
Держите путь на блеск наших волос…», —

прошептала Лола.

Это было одно из любимых стихотворений Лейлы.

Все были здесь. Наши друзья, наши возлюбленные. Лола взяла меня за руку. Теперь город мог озариться светом. Сначала белым, потом охрово-розовым.

Город, близкий нашим сердцам.