Мёртвое

Санитарка по фамилии Оливетти, которая всегда говорила о своих внуках, их женах и всяких приключениях своего большого и, судя по всему, требовательного выводка, всегда выкладывалась на все сто на работе. Утром зажигала свет, ночью – тушила, здоровалась со всеми, исправно приносила почту, ставила клизмы, обнимала плачущих, кого-то научила играть в шахматы, однажды даже восстановила штукатурку на стене в одной из палат – ту в припадке мании соскоблила зубами одна не в меру бойкая девица. Кэти соблюдала с ней дистанцию – сестра Оливетти была очаровательна и добра, но некий злой рок уже витал над ней, и хотя женщина громко смеялась и продолжала оставаться учтивой и бескорыстной даже к самым бестолковым и озлобленным, какие-то еле заметные знамения указывали на то, что дни ее уже сочтены. И Кэти не ошиблась – сестра Оливетти умерла, когда ставила клизму новенькой пациентке, Саре, любительнице поговорить с телевизором. Саре клизмы нравились, она регулярно чуть ли не клянчила их, а поскольку большую часть времени лекарства помогали ей, сестра Оливетти иногда соглашалась. Эта милая женщина умерла от обширного сердечного приступа; ее агония длилась минуты две, пока все носились по палате и коридору с криками. Дряблый голый зад Сары с наполовину заправленной в анус трубкой, так уж вышло, стал последним, что видела перед смертью самая добрая санитарка в больнице.

Нащупав лампу, Кэти мгновенно осознала, что ее окружает. Приятно, просыпаясь, осознавать, что ты не застряла на новом витке кошмара. Торшер опасно закачался на самом краю тумбочки, и она вернула ему устойчивое положение. Лиза зашуршала одеялом, матрас заскрипел, когда она села в постели. Кэти немного подождала, надеясь, что подруга снова заснет, но шорох ткани и скрип пружин не смолкали, и к нему присовокупились сдавленные отрывистые полустоны. Дрочит она там, что ли? Движения замедлились, каркас лежанки затрещал от смещения веса.

Кэти включила свет и сказала:

– Извини, что разбудила тебя. Приснился неприятный сон, и…

С кровати на нее смотрела женщина, которую она прежде никогда не видела.

Не Лиза. Кто угодно, но – не она.

– Собирайся и беги, – ласковым голосом, но сильно нахмурившись, произнесла эта дама. – Тебе лучше уйти, Кэтлин, – оставь моего сына в покое. – Такая милая материнская интонация – ничего подобного Кэти никогда не слышала и от своей родительницы. – Я не уверена, что ему еще можно помочь. А вот тебе – можно. Послушайся меня, прошу.

Кэти, конечно, не могла ее не слушать.

Потому что веки женщины, казалось, сморщились, почернели

от слов, нацарапанных на них, как татуировки, постоянно меняющихся, бегущих по коже. Однако все происходило так медленно, словно воздух превратился в песок, и пришлось наклониться вперед, чтобы увидеть, что же происходит на самом деле. Удивительно, но Кэти тянулась к ней с твердым намерением схватить лицо женщины, отвернуть его в сторону и заставить ее закрыть глаза – ведь только так становилось возможно прочесть предложения, бегущие по ним.

– Что? – спросила Кэти голоском плаксивым и тоненьким, как у Минни Маус. – Что вы такое говорите? – Сама постановка вопроса заставила ее хихикнуть. Женщина в ответ лишь бросила дикий взгляд. Ее глаза стремительно заливала кровь – капилляры лопались. Потом череп и вовсе раскололся, будто на то была особая неочевидная причина – например, из-за того, что в хитросплетениях извилин обнаженного мозга помещалось куда больше слов, чем в глазах. Щеки женщины впали, седые волосы, выпадая клочьями, усыпали всю подушку, будто паутина. Лицо этой дружелюбной дамы, липкое, как мокрая краска, таяло.

Что ж, хотя бы у ее головы было лицо.

Потому что к телу эта голова не крепилась.

Глава 18

Ее пальцы застряли в спицах колеса, как будто оно на самом деле сопротивлялось, двигаясь перед ней само по себе, подпрыгивая и извиваясь. Споткнувшись, Лиза ощутила, как металлический обод сильно ударил ее в живот. Первая мысль была о ребенке, вторая – о том, как же отреагировала на это Лиза-двойник: улыбнулась ли облегченно, заплакала ли. Чьи-то нечеловечески сильные руки подхватили ее в воздухе.

Она задавалась вопросом, догнала ли ее наконец та другая Лиза, следовавшая за ней все это время, и если да, то к кому она могла бы теперь обратиться. Она снова попыталась позвать Кэти, но руки слишком крепко держали ее; Лиза-два, должно быть, очень разозлилась. Она не могла отдышаться, чувствуя, как лицо пунцовеет, как холодный пот выступает на лбу. Мир завращался неспешно перед глазами, а потом понесся вскачь, и Лиза поняла, что жалкие сдавленные звуки исходят из ее собственной глотки. Внезапно руки отпустили ее, убрали прядь волос с уха. Глубокий и равнодушный голос за ее спиной скомандовал:

– Расслабься.