Мёртвое море памяти

Память трещит по швам, солнце превращает образы прошлого в кристаллы морской соли. Мне остается только скомканный солнечный день, рваный пульс ощущений, прерывающийся пустотами беспамятства, фотографическая точность случайных моментов, в то время как иные из них выпали потерявшимся навсегда пазлом. Длинная ночь сжалась в секунду, вобравшую в себя все образы и смыслы, и пожирающая саму себя с жадностью голодного хищника.

Я помню холодные пасмурные тени другого дня и мелкий дождь, врастающий в лицо предчувствием скорой грозы. Я помню последнюю пеструю осеннюю бабочку, которая за долю секунды пересекла квадрат окна по неровной диагонали. Я помню мертвого голубя, распластавшего смятые крылья на мокром асфальте, где я вел обратный отсчет шагов до той, которая желала мне воспоминаний. Потому что моё мертвое море не позволило мне забыть угловатые буквы знакомого почерка и, однажды выбросив часть написанной фразы, я продолжаю помнить её целиком. И если тебе будет грустно, вспоминай о том, как весело нам было.

Эту строку написала мне Алла, в открытке, которую подарила на день рождения, я пригласил её туда неведомо зачем. И я вспоминаю, вспоминаю и вспоминаю, как мы смеялись под снегом, как говорили, сидя на камне рядом с железной дорогой. И на моем лице – ни тени улыбки.

Страница 70 Герой счастливого финала

Я совсем утратил зрение, всё, что происходило вокруг, не касалось меня. Я жил в своих измерениях, замкнувшись в циферблате остановившихся часов, в измотанном головокружениями мире плавающих перспектив.

Лишь смутно, в полусне сознания, я различал день и ночь, растягивал долгие часы в поисках выхода из бездеятельной, ленивой жизни, в которую погрузил себя сам. Очередным утром, влетевшим в приоткрытое окно запахом гари с подожженных полей, я не мог поверить, что проснулся в малознакомой комнате с выцветшими голубовато-серыми обоями. Я проснулся не там, где только что был во сне, в пустой комнате не было тех, с кем я разговаривал ночи напролет, не произнося ни звука, погрузившись в мягкую бездну подушки.

В детстве я любил читать злые сказки братьев Гримм. Я хорошо помнил того абсурдного героя, который убил своего коня, чтобы накормить двух голодных воронят. Но никогда я не допускал возможности, что у братьев Гримм есть имена. Позже я узнал, что их зовут Якоб и Вильгельм, но эти реальные люди так и не смогли совпасть с безымянными братьями, обитавшими в моем воображении. Однажды я испуганно отшатнулся, увидев свою бабушку, сидящую перед зеркалом. Её распущенные волосы спадали до пояса, серебристые, с редкими чёрными прядями. До этого они всегда были собраны в маленький седой пучок, и я несколько секунд не мог понять, кто скрывается за этими пышными волосами.

Реальность ежедневно опровергала мои представления. Но вместо того, чтобы перестать заблуждаться, я пытался сломать правду ради извечных фантазий.

Реальность была неподатлива, как прочный металлический сплав. Она не была ни холстом, ни листом бумаги. Она не состояла из предметов, которые я мог переставлять подобно шахматным фигурам на поле, скованном лишь чёрно-белой системой клеток. Она состояла из людей.

В одной из сказок король бросил в воду перстень, велев герою достать его со дна морского. «Если ты вернешься назад без него, – предупредил король, – то будут тебя сбрасывать все время в воду, пока ты не утонешь в волнах». Я не достал перстень, хотя с детства мнил себя героем счастливого финала.

Реальность сбрасывала меня в море, в глубину моих же раскрытых глаз, которые каждый раз, словно впервые, смотрели наружу, рисуя жестокое отражение увиденного.

Я не мог проснуться дома, оставив позади столько безуспешных, но таких настоящих километров. Я не мог лишить имен братьев Гримм. Настоящих братьев Гримм, которые жили в Германии и собирали немецкий фольклор. Я не мог даже видеть иные сны, они скрывали собой очевидность, а с восходом солнца вновь сбрасывали яркие драпировки с одинокой правды пустой комнаты с полуоткрытым окном.

Белая стена противоположного дома была исписана размашистым, небрежным почерком. Черные буквы говорили «город мёртв» и повторяли эту фразу вновь и вновь, словно город умирал многократно. Продолжало пахнуть гарью. В воздухе летал пепел.

Позже я узнал, что на окраине города в ночном пожаре сгорели два дома. И только тогда я вспомнил, что поля горят в начале весны, когда поджигают сухую траву. Но был конец августа. Снова ошибка. Догадка, которую я выдал самому себе за истину.

Вечером я закрыл окно, опустил непроницаемые алые шторы, широкие складки глухо и сдержанно упали на пол. Я вдохнул взлетевшую пыль и упал на кровать, подальше отсюда.

Страница 71 Тела и тени

Но спать не хотелось. В последнее время я злоупотреблял сном, как лекарством от долгих дней, он стал единственным спасением от жизни, – единственным источником равновесия. Но сны иссякли, организм хотел жить.