Поэтому цепко схватившие меня за ухо и потянувшие вверх пальцы стали полнейшей неожиданностью. Сдавленно охнув от довольно сильной боли (вот уж не думал, что уши — такая чувствительная часть тела), я попытался вывернуться из хватки высокого и широкоплечего блондинистого эльфа. Ага, сейчас! Приставленное к горлу холодное лезвие кинжала быстро оборвало мои трепыхания. Не то чтобы я опасался за свою жизнь, но ушастый схватил меня за основание косы и с силой потянул. А это больно! Куда больнее, чем кажется на первый взгляд.
В Миледи, попытавшуюся было мне помочь и подпалившую напавшему остроухому кхм… штаны, полетела «заморозка», покрывшая мышку толстым слоем льда, отчего та с каким-то жалобным звоном упала на пол, мгновенно примерзнув к каменным плитам. Не выдержав такого, я обложил гада отборными матюгами, впившись в удерживающие меня руки всеми когтями и задергавшись с новой силой. Ах ты, сволочь, ты что делаешь? На чужого фамилиара руку поднимать?!
Тут я должен кое-что прояснить. Дело в том, что даже в самых кровавых боях на причинение вреда фамилиарам было поставлено жесточайшее табу, заложенное в обитателей этого мира едва ли не на уровне инстинктов. Очень давно, еще на заре развития магии, было доказано, что резкий обрыв связи между магом и фамилиаром (этим разрывом как раз и является насильственная смерть последнего) в половине случаев ведет к безумию мага-хозяина. А обезумевший маг хочет только одного — убивать. И ему совсем не важно, кого именно. Своих, чужих, мирных жителей… И самое главное, что, во-первых, у таких магов происходил резкий скачок
Так что даже самые последние отморозки, когда захватывали в плен мага, — да что там, даже при пытках! —
Кстати, когда я поинтересовался, почему же не сошел с ума, когда эльфы с таким наслаждением убивали моих мышек и крокодильчиков, на меня посмотрели как на особо умного.
«Ты что, не понимаешь? — поинтересовался тогда Элли. — У тебя же не было связи с ними! Те твари были только
Поэтому эта ушастая скотина, наложившая на Миледи заклинание, которое вполне способно убить мою мышку, еще не подозревала, как сильно ей не повезло.
На мои вопли из кухни высунулся уже успевший привести себя в относительный порядок Элли, хотя одежда его так и осталась вся в дырах и подпалинах. Обозрев нашу с ушастым скульптурную композицию, он сам взвыл не хуже пароходной сирены.
— Отпусти его, идиот! — гаркнул рыжий папочка. Хватка блондина тут же разжалась. Элли, ты мой друг навеки!
Не забыв с силой пнуть своего обидчика по голени (вот тут даже отговорки, что я злой и с хорошей памятью, не подействуют — злопамятный я, злопамятный!), отчего тот сдавленно зашипел и запрыгал на одной ноге, я бросился расколдовывать Миледи. Ага, сейчас! То ли у меня сил не хватало, что вряд ли — все-таки магией хозяйка наделила меня, что называется, от души, — то ли это заклинание было нестандартным — Миледи не расколдовывалась. Я, буквально всем телом чувствуя, как мышка потихоньку замерзает, зарычал от бешенства. Затем, развернувшись к спорящим эльфам — причем Элли явно чихвостил новичка, уча правилам общения со мной, любимым, — рявкнул:
— Ты, хмырь ушастый! Давай, расколдовывай моего фамилиара!
Блондин заткнулся на середине оправдательной речи и облинял с лица. Правильно, бойся меня! Чувствуя, что еще немного, и меня захлестнет волна неконтролируемого бешенства, я выжидательно уставился на клыкастика, отбивая когтями по каменному полу рваный ритм. Не зли меня, блондинчик, если жить охота…
— Фа… фамилиара? — заикаясь, переспросил он, округлив свои светло-голубые глаза до размеров пятирублевой монеты.
—
От моего рявка эльфы присели, а у меня самого зазвенело в ушах. Уже не просто бледный, а белый с отчетливым зеленоватым оттенком блондин поспешил расколдовать мою мышку. Взглядом пообещав горе-колдуну все муки ада, я бросился к вяло трепыхавшейся в луже от растаявшего льда и жалобно попискивающей Миледи. Вот же …! Из-за этого недоделка Миледи сломала крыло! Убить гада вряд ли мне позволят, но жизнь ему теперь предстоит веселая…