Мертвое царство

Ферн не просто так выбрал меня, чтобы учить ворожбе. За то время, что я работала падальщицей, я успела в совершенстве выучить человеческие тела: какие они на вид, на ощупь, на запах. Знала, как выглядят раны от ножа, от выстрела, от удара. Каждый день видела смерть: юную, старую, давнюю, едва наступившую. Естественную и насильственную. Я не была лекаркой, никогда не исцеляла живых, только выносила из домов мёртвых, но Ферн решил, что тот, кто так близко знаком со смертью, обязан познать таинства жизни. Это всё равно что идти спиной вперёд – двигаться от смерти к жизни. Странно и немного неправильно.

В первый раз я побывала на Перешейке вместе с Ферном. Мы исследовали могильники – там две зимы назад остановилась Морь, страшная неизвестная болезнь, пришедшая из Княжеств. Ферн считал, что мои знания о смерти будут неполными, если я не увижу тела тех, кого унесла Морь.

Мы занимались ужасным – разрывали могилы, чтобы посмотреть, как хворь изменила людей. В могильниках Перешейка тела сохранялись на удивление хорошо: камень и прохлада берегли их от разложения, и мёртвые могли бы сойти за спящих. Я тогда насмотрелась всякого. Видела рогатых людей, людей с руками-плавниками, людей с чешуёй и древесной корой вместо кожи… Не счесть. Некоторые увечья вызывали ужас, некоторые – странный восторженный трепет. Ферн обещал, что от них нельзя заразиться, нельзя вновь разбередить Морь, но я всё равно работала в маске и костюме, закрывающем всё тело. Я слышала, в Княжествах умерших от Мори сжигали, чтобы не дать болезни и дальше гулять. Может, люди на Перешейке были беспечнее, а может, Морь ослабла, поутихла, пока дошла до них и перестала быть столь заразной.

В общем-то, я не слишком верила в то, что мои занятия на Перешейке можно было назвать ворожбой. Что есть ворожба? Забытое умение из старых легенд, нечто сказочное, невозможное. Мне же казалось, что моя деятельность была сродни лекарству. Очень странному лекарству, приправленному чем-то необъяснимым, но всё же ворожеей я себя не считала и фыркала, когда Ферн хвалил меня.

Аркел вопросительно приподнял бровь. Я шикнула на него и зажмурилась, вжимая палец в тёплую кожу, но всё же не сильно надавливая. Я представила, как сходит воспаление, как вновь срастаются частички кожи, закрывая неглубокий порез. Моему пальцу стало горячо, а в голове наливалась тяжёлая боль. Я открыла глаза и победно улыбнулась Аркелу.

– Ну, что я тебе говорила?

Аркел недоверчиво ощупал кожу, снова ставшую белой и гладкой.

– Будь ты проклята, ворожея!

Мы рассмеялись.

Аркел склонил голову, рассматривая место ссадины, потом порывисто схватил мою руку и расцеловал костяшки.

– С ума сойти, Ивель! Это невероятно. Что ты сделала? Что это, если не ворожба?

Я пожала плечами. Меньше всего мне сейчас хотелось думать о тех мертвецах, с которыми я возилась по воле Ферна.

– Я просто захотела, чтобы ссадина прошла.

– Если я захочу, у меня тоже получится?

– Почём мне знать. Попытайся, только не сейчас, пожалуйста.

Я склонилась над Аркелом и поцеловала его в губы. Мне больше нравилось, когда он был занят делом, а не болтовнёй.

* * *

Иногда мне очень хотелось, чтобы мы с Аркелом были простой влюблённой парой. Гуляли по Стезелю, заходили к лоточникам, пили горячий сбитень прямо посреди гудящих улиц, покупали пряники и леденцы, а потом шли выбирать мне новые ленты для волос.

Но мы не были просто парой. И, по сути, не были влюблены.

Понятия не имею, как нас притянуло друг к другу и почему так долго не разводило по разным сторонам. Падальщица и артист – меня тянуло к нему из-за нарядов, а его, вероятно, из-за моей деятельности или происхождения. Мы оба искали диковин, а нашли друг друга.

В тот день мы оба были свободны: я – от мертвецов, Аркел – от жаждущих зрелищ живых. Мы вяло попытались исполнить мою мечту и отправились в город, стараясь делать всё так, как положено делать парам: я надела не костюм падальщицы, а бледно-голубое платье и накидку, Аркел – штаны с камзолом, не шутовской наряд. Мы действительно пили сбитень и ели калачи, но горожане толкали нас в спины, с улиц несло лошадиным навозом и рыбой, успевшей завонять по пути из Зольмара. Наверное, будь я и правда влюблена, все эти раздражающие мелочи показались бы мне милыми, но я всматривалась в Аркела – то открыто, то украдкой и понимала, что моё сердце остаётся глухо к этому мужчине, несмотря на то, что тело по-прежнему жаждет его.

Я уже хотела распрощаться с Аркелом, договорившись о встрече на другой день, как вдруг всё решилось само собой. К нам протискивалась высокая беловолосая фигура, и уже боковым зрением я узнала своего брата. Узнал и Аркел, совершенно не мужественно исчезнув так, что позавидовал бы любой фокусник.

– Ивель! – прогрохотал голос брата, и я остановилась, хмуро глядя на него поверх надкусанного калача.