Не старайся их разорвать. Не думай об этом, так хуже. Сиди спокойно, дыши ровнее, замри: я замерла и спокойна, я берегу силы.
Франсуа. Для чего? Для того чтобы потом сильнее кричать? Грошовая экономия. Осталось так мало времени. Я хочу двигаться.
Люси. Останься возле меня.
Франсуа. Я должен двигаться. Стоит мне сесть, как в голову приходят разные мысли. А я не хочу думать.
Люси. Бедный малыш.
Франсуа
Люси. Положи голову мне на колени. Да, все так трудно, а ты такой маленький. Если бы кто-нибудь мог тебе сейчас улыбнуться и сказать: мой бедный малыш. Раньше я избавляла тебя от всех огорчений. Мой бедный малыш... Мой бедный малыш!
Франсуа. Не оставляй меня одного. Мне стыдно тех мыслей, что приходят мне в голову.
Люси. Послушай. Ведь есть человек, который может тебе помочь... Думай о нем. Я не одинока...
Франсуа. Жан?
Люси. Они его не поймали. Сейчас он спускается к Греноблю. Он — единственный из нас — останется завтра в живых.
Франсуа. А потом?
Люси. Он вернется к нашим, они снова начнут работать, в другом месте. А потом кончится война, они будут спокойно жить в Париже, с настоящими фотографиями на настоящих удостоверениях, и люди будут называть их настоящими именами.
Франсуа. Что же, ему повезло. А мне что от этого?
Люси. Он идет сейчас через лес. Вдоль дороги стоят тополя. Он думает обо мне. На всем свете он единственный, кто думает обо мне с такой нежностью. О тебе он тоже думает. Он думает, что ты бедный малыш. Попытайся увидеть себя его глазами. Он может плакать.
Франсуа. Ты тоже можешь плакать.
Люси. Я плачу его слезами.
Франсуа
Люси. Ты же любил его.
Франсуа Но не так, как ты.
Люси. Да, конечно, не так.
Сорбье
Люси
Канорис. Они придут позже.
Люси. Почему?
Канорис. Они ошибаются, думая, что ожидание деморализует.
Сорбье. A разве это не так? Ждать невесело, в голову лезут разные мысли.
Канорис. Безусловно. Но, с другой стороны, есть время взять себя в руки. Когда меня арестовали в первый раз — это было в Греции во времена Метаксаса,— они пришли за мной в четыре часа утра. Если бы они сразу нажали на меня, я бы заговорил. От неожиданности. Но они не стали меня допрашивать сразу. Через десять дней они прибегли к самым сильным средствам, но было уже поздно: они упустили момент — фактор неожиданности.
Сорбье. Они били тебя?
Канорис. А как ты думаешь?
Сорбье. Кулаками?
Канорис. Кулаками, ногами.
Сорбье. Тебе хотелось заговорить?
Канорис. Нет, пока бьют, можно держаться.
Сорбье. Да?.. Можно держаться...
Канорис. Ничего, ничего. Можно держаться.
Сорбье. Что?
Канорис. Не надо их бояться. Они лишены воображения.
Сорбье. Я боюсь себя.
Канорис. Почему? Нам нечего рассказывать. Все, что мы знаем, им уже известно. Послушайте!
Франсуа. А как?
Канорис. Я не могу этого рассказать. Кстати, тогда мне показалось, что прошло очень мало времени.
Сорбье. В каком году?
Канорис. В тридцать шестом.
Сорбье. Вот так совпадение. Я как раз там был. Я прибыл в Грецию на теплоходе «Теофиль Готье». По службе. Я видел тюрьму; у ее стен растут смоковницы. Значит, ты был там, внутри, а я снаружи?
Канорис. Уморительно.
Сорбье
Канорис. Как?
Сорбье. Если они начнут тебя обрабатывать своими приборами?
Думаю, что стану защищаться самым простым методом. Каждый раз буду себе говорить: продержусь еще одну минуту. Это правильный метод?
Канорис. Никаких методов нет.
Сорбье. А что бы делал ты?
Люси. Вы не можете замолчать? Посмотрите на мальчика: вы воображаете, что вселяете в него мужество? Погодите еще немного, они сами вам все разъяснят.
Сорбье. Отстань, пусть заткнет уши, если не хочет слушать.