Первые дни прошли тяжело; нужно было поселить двадцать шесть женщин там, где раньше жили четырнадцать, поэтому пришлось превратить комнаты в клетушки. Прораб запросил за работу целое состояние — так считала Арканхела и несколько недель пребывала в крайне подавленном настроении, уверенная, что их ждет нищета. Она даже начала переговоры с некоей сеньорой Эухенией, у которой был бизнес в Мескале, чтобы отправить туда еще восемь женщин, но сделка не состоялась, потому что начали приходить посетители. Среди них были старые клиенты из План-де-Абахо, пересекавшие штат в поисках привычных развлечений, новые клиенты из План-де-Абахо — те, что прежде не ходили в бордели, но после их закрытия и запрета поддались искушению. Наплыв приезжих, ищущих недозволенных удовольствий, в свою очередь, вызвал интерес у мужчин, живших в Сан-Педро-де-лас-Корьентес, и они тоже зачастили в кабаре. «Мужчины, как мухи, — говорит Серафина. — Чем больше их слетелось, тем больше их слетается».
В «Прекрасном Мехико» каждую ночь бывал аншлаг. По субботам женщины просто не справлялись. Серафина решила купить новый музыкальный автомат и сама за него заплатила. Капитан Бедойя, видя, что сестры так процветают в Сан-Педро-де-лас-Корьентес, начал переговоры о своем переводе в другой полк, стоявший от них поблизости, ведь больше всего его злило, что приходится дважды в день ездить на автобусах «Красная стрела», и он был уверен, что рано или поздно кончит свои дни в аварии на склоне Перро. Арканхела не переставала повторять, что еще никогда дела у них не шли так хорошо, и то, что Бог отнял у них одной рукой, вернул им другой. Наступил декабрь, и случилась беда с Бето.
VII. Одна жизнь
Человек спускается по склону, плечи подняты, руки словно одеревенели, сжаты в кулаки, голова свешивается на грудь, ноги, то негнущиеся, то ватные, теряют опору, промахиваются мимо ступенек, и он спотыкается. (Как выяснилось позже, прохожие приняли его за пьяного.)
Девять вечера. Спуск Сантуарио — это улица, мощенная булыжником, с лестницами на самых крутых участках, по обе ее стороны тянутся двухэтажные дома с разноцветными оградами и запертыми воротами. Фонари через каждые сто метров. Центр города у подножия холма ярко освещен. В небе то и дело вспыхивают фейерверки — их запускают с площади Консепсьон. Стреляют ракетницы, играют оркестры, музыкальные автоматы, уличные музыканты, слышатся голоса, веселые крики и подвывания собак. Сегодня восьмое декабря[13].
Человек ничего не замечает, он смотрит в землю мутными глазами, собрав все силы, чтобы добраться до цели. Встречные собаки сначала облаивают его, а потом подбегают понюхать капающую кровь. За ним, в пятидесяти метрах выше по склону, идут агенты уголовного розыска, останавливаются, когда он приваливается к дереву, чтобы перевести дух, и снова идут, когда он снова упрямо пускается в путь.
У подножия холма испытание становится еще мучительнее. На углу он замирает, не поднимая глаз от земли, словно высматривая знакомые булыжники в мостовой, поворачивает направо и еще медленнее, чем прежде, идет по улице Альенде. Люди смотрят, как он проходит мимо, качается, налетает на стену и оставляет на ней темное пятно, ставшее понятным только на следующий день.
— Это кровавый след покойника, — скажут женщины, указывая на черный подтек.
Человек спотыкается на каждом шагу, теряет направление, зигзагами пересекает дорогу и налетает на уличную жаровню, стоящую в дверях одного из домов. Стол, жаровня, угли, сковорода и лепешки с грохотом разлетаются по мостовой во все стороны. Человек идет дальше, двигаясь все неестественнее и быстрее. Народ уступает ему дорогу. Хозяйка жаровни бежит за ним, догоняет, начинает отчитывать, но его бледность заставляет ее замолчать, и, растерявшись, она возвращается, чтобы собрать лепешки.
«Прекрасный Мехико» — гласит неоновая вывеска. Сверхъестественным усилием человек поднимается по ступенькам, толкает качающиеся створки двери, входит в заполненное табачным дымом кабаре, распихивает двух посетителей, упирается руками в столик — сидящие смотрят на него и не узнают, — опрокидывает чей-то стакан и падает на пол.
Одна из женщин поднимает крик, разговоры смолкают. Собирается толпа. Музыкальный автомат начинает играть мамбу. Кто-то догадывается его выключить. Тишина. Серафина встает из-за кассы, переходит танцплощадку, проталкивается сквозь толпу к тому месту, куда направлены все взгляды. И понимает, что мертвец, лежащий на полу, — ее племянник.
О жизни Умберто Паредеса Баладро, сына Арканхелы, известно так же мало, как о его смерти.
Он родился в 1939 году в публичном доме на улице Молино. Его матерью была Арканхела, а об отце неизвестно ничего, кроме фамилии — Паредес. (Когда Арканхелу спрашивают об этом субъекте, она прикидывается глухой.)