Мертвые души

Всё было у них придумано и предусмотрено с необыкновенною осмотрительностию; шея, плечи были открыты ~ под именем скромностей.

КАБ1(п) — обдумано

Всё было у них придумано и предусмотрено ~ обнажила свои владения до тех пор, пока ~ под именем скромностей.

КАБ1(п) — свое добро

Всё было у них придумано и предусмотрено ~ было припрятано с необыкновенным вкусом: или какой-нибудь ~ под именем скромностей.

КАБ1(п) — обдуманным

Всё было у них придумано и предусмотрено ~ легонький галстучек из ленты ~ под именем скромностей. МД1;

МД2 — галстук

Всё было у них придумано и предусмотрено ~ галстучек из ленты или шарф легче ~ под именем скромностей. КАБ1;

ПБЛ4, РЦ, МД1 — из ленты

Всё было у них придумано и предусмотрено ~ поцалуя, эфирно обнимал и обвивал шею, или выпущены были из-за плеч, из-под платья, маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем скромностей. КАБ1;

ПБЛ4, РЦ, МД1 — обнимал

Всё было у них придумано и предусмотрено ~ зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем скромностей.

КАБ1(п) — из тонкого холста или батиста стенки

Эти скромности скрывали напереди и сзади то, что уже не могло ~ погибель.

КАБ1(п) — не было так заманчиво, а между тем заставляли думать, что оно было еще заманчивей

Длинные перчатки были надеты не вплоть до рукавов, но обдуманно оставляли обнаженными возбудительные части рук ~ сам Париж!”

КАБ1(п) — аппетитные

КАБ1 — [как самые] возбудительные

Длинные перчатки были надеты ~ завидною свежестью и полнотою; у иных ~ сам Париж!” КАБ1;

ПБЛ4, РЦ, МД1 — полнотою

Длинные перчатки были надеты ~ перчатки, побужденные надвинуться далее, словом, кажется, как будто на всем было написано: “Нет, это не губерния, это столица, это сам Париж!”

КАБ1, ПБЛ4, РЦ — подвинуться

Длинные перчатки были надеты ~ надвинуться далее, словом, кажется, как будто ~ в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели и прежде всего читатели высшего общества: от них ~ физиономии.

КАБ1(п) — Словом, ни что не ушло от внимательного вкуса, которым тонко одарен прекрасный пол; всё было предусмотрено в совершенстве. Чичиков, стоя перед ними, пытался, нельзя ли по какому-нибудь особенному выражению в глазах или в лице узнать, которая из них была сочинительница таинственного письма. Но никаким образом нельзя было узнать ни по выражению в лице, ни по выражению в глазах, которая из них была сочинительница таинственного письма. Почти в лице каждой из них он замечал такое неопределенно значительное, с таким чуть заметным лукавством, вскользь обнаруженное выражение, такое неуловимо-тонкое, — у! какое тонкое! Уж пусть за это бог простит женщинам, а нам никакими словами нельзя передать тех намеков и необъясненных выражений, которые исчезают и появляются в их лицах. А что уж такое делается в глазах их — ну, там такое бесконечное государство, которому просто конца нет. Уже чтоб изобразить один блеск их со всеми изменениями, не наберешь слов ни в каком лексиконе; поди-тка, пересчитай, каков бывает этот блеск! Влажный, бархатный, острый, мягкий, томный, весь совершенно в неге, весь совершенно без неги — и у каждого, не приведи бог, какое значение, — здесь просто станешь втупик, и только после долгого и вместе очень глупого молчания, наконец, скажешь:“Да, очень галантерейная половина человеческого рода!” Сюда, кажется, вошло слово не весьма приличное и отчасти подмеченное на улице — в этом автор просит извинения у читателя: его положение бывает иногда так затруднительно, что нельзя обойтись без словца, несколько дерущего уши. Впрочем, если сказать правду, не все слова, произнесенные на улице, достойны быть пораженными всеобщим презрением; что ни говори, они сказаны нашим православным народом, а православный народ скажет иной раз и весьма определительное слово. В том же, что автор употребил его, виноваты сами читатели и особенно