Мертвые глаза Лондона. Жена бродяги. Люди в крови. Мелодия смерти

Од вытер потный лоб и тяжело вздохнул. Ему казалось, что он приходит в себя после действия наркоза, оказавшегося слабее, чем следовало. Смутно припоминал он то, что произошло с ним. Он видел себя перед алтарем — стоящим на коленях и шепчущим торжественные слова. И в то же время это был как бы не он, а кто–то другой…

Так как медовый месяц молодые решили провести в самом Лондоне, они сели в пригородный поезд, направлявшийся на лондонский вокзал Кингз–Кросс.

Поездка прошла в полном молчании. Гилберт чувствовал какое–то стеснение, от которого не мог избавиться. Он заметил, что в глазах его молодой жены снова появилось выражение страха, которому он не мог найти объяснения. Гилберт ободряюще прикоснулся к ее руке, но она вдруг отпрянула от него.

Он закусил губу.

На вокзале Кингз–Кросс они пересели в такси и поехали домой — на Сент–Джонс–Вуд. Прислуга находилась в отпуске, и дом был пуст. Этот дом был безукоризненно оборудованным, комфортабельным гнездышком, где имелись в избытке всевозможные приспособления, избавлявшие от необходимости заниматься черной работой.

Но Гилберт не испытывал радости, показывая ей свою квартиру. Тревожное предчувствие не давало ему покоя…

Затем Эдит направилась к себе в комнату переодеться, так как было решено пообедать вне дома.

Они пробыли в ресторане до десяти часов вечера, а затем вернулись домой.

Гилберт направился в кабинет, его жена прошла к себе, сказав, что вернется к кофе.

В ее отсутствие он добросовестно занялся приготовлением кофе, затем наполнил две чашки душистым напитком.

Она вошла…

Чудесный утренний сон развеялся окончательно, и к Гилберту вернулся ясный ум. Увидев Эдит, он поднялся со своего кресла и шагнул ей навстречу…

Гилберт понял, что именно сейчас и произойдет то, чего он боялся. Тревожное предчувствие не обмануло его.

Эдит еще не начала говорить, а он уже знал, о чем пойдет речь.

Прошло несколько минут, прежде чем она сумела найти нужные ей слова. Видно было, что давались они ей с трудом.

— Гилберт, — начала она, — я поступила дурно с тобой, и вдвойне дурно то, что я не могла найти в себе мужества рассказать тебе обо всем раньше…

От этих слов у Гилберта сжалось сердце.

— Я никогда не любила тебя, — продолжала Эдит. — Ты всегда был для меня только милым другом. Но…

Она внезапно замолчала, так как поняла, что сейчас чуть было не предала родную мать, собираясь обвинить ее. А не лежит ли большая доля вины на ней самой? Ведь могла же она, в конце концов, воспротивиться этому пошлому браку! И Эдит решила всю вину взять на себя.

— Я вышла за тебя замуж… — медленно произнесла она, — потому что… ты… богат… потому что ты… будешь богат…

Последние слова она прошептала чуть слышно. В ней происходила тяжелая борьба: ей не хотелось, чтобы он слишком дурно думал о ней, и в то же время она хотела сказать ему всю правду.

— Значит, все это… из–за моих денег? — изумился Гилберт.

— Да, я… я хотела выйти замуж за богатого человека. Наши обстоятельства… наше материальное положение… сильно пошатнулось…

Она сжала виски ладонями.

— Не упрекай, пожалуйста, ни в чем мою мать. Это я виновата во всем…

— Понимаю, — медленно произнес Гилберт.

Удивительно, какие порой бывают запасы сил в человеке, когда ему приходится предстать перед тяжелым испытанием!

В эту ужасную минуту, когда все мечты его разлетелись в прах, когда рушилось, словно карточный домик, его счастье, Гилберт сумел овладеть собой.

Он увидел, как Эдит внезапно покачнулась; подскочив к ней, он подхватил ее под руки.

— Присядь, — произнес он ровным голосом.

Она была смертельно бледна. Он усадил ее поудобнее на диван, заботливо подложил ей под спину подушку и вернулся на свое место у камина.

— Итак… Ты, значит, вышла за меня замуж ради моих денег, — сказал он и неожиданно расхохотался. — Бедное дитя! — добавил он, и в его голосе зазвучала несвойственная ему ирония. — Мне, право, жаль тебя, но ты, увы, ошиблась: денег у меня нет и не предвидится!

Эдит быстро взглянула на него.

— Не предвидится? — переспросила она. Но в ее голосе не было разочарования, только искреннее любопытство. Гилберт понял, что девушка не виновата: это мать заставила ее сделать «хорошую партию».

— Ты не получила ни мужа, ни денег, — резко бросил он, хотя его сердце было полно сострадания и подсказывало ему, что следовало бы пощадить ее…

— Но не это самое ужасное, — продолжал он, наклонившись к ней и понизив голос. — Ужаснее всего то, что…

Эдит так и не узнала, что же ужаснее всего: он внезапно замер, словно пораженный молнией.

Девушка увидела, как его лицо исказилось и стало землистого цвета. Взгляд устремился куда–то вдаль, а полураскрытый рот застыл в жуткой гримасе. Она быстро вскочила на ноги.

— Что с тобой? — растерянно прошептала она.

— Боже…

В его голосе отразился смертельный страх. Она прислушалась. Откуда–то, казалось, из–за окна, доносились печальные звуки скрипки. Это была полная страсти и тоски мелодия. Эдит подошла к окну и выглянула на улицу. Внизу стояла юная девушка, одетая в убогое платьице, и играла на скрипке. Несмотря на свой скромный наряд, она была прекрасна.