Мертвые головы

— Дело не в том. Культура. Цивилизация. Европа. Столица.

— Разврат одним словом.

— При чем тут разврат! Если мужчины с женщинами кувыркаются самым наглым образом, это не разврат, а если люди особые, не такие, как все стадо, более тонкой организации, сразу разврат? Господь нас создал такими и с этим ничего не поделаешь! Да и надо ли что-то делать?

— Так можно все оправдать, — улыбнулся Мишаня.

— А кто нуждается в оправдании?! Ну ответь, кто? Петр Ильич Чайковский? Ну назови мне хоть одного композитора, который по своей одаренности приблизился бы к нему. Хоть одного из русских композиторов. Ну, можешь назвать такого?

— Не, — мотнул головой Мишаня.

— То-то. А Бетховен? Здесь уж и в мире, пожалуй, никто с ним близко не стоял. А писатели? Марсель Пруст и Герман Мелвилл, Кристофер Марло и Андре Жид, Артюр Рембо и его любовник Поль Верлен, Оскар Уайльд и Генри Джеймс, и многие, многие другие. О-о, какие имена! Какие личности! Какие судьбы!..

Мишаня, имевший за плечами лишь пэтэушное образование, слушал друга, открыв рот. Витяша уже далеко не в первый раз перечислял великих геев, но Мишаня упивался самим звучанием ничего не говорящих ему имен, безоговорочно веря своему образованному другу, что это люди действительно великие, осчастливившие человечество своим талантом и известные всему миру.

— А художники! — продолжал свою лекцию Витяша. — Не будем тревожить весь этот сонм великих имен? — Мишаня, уловив в речи друга вопросительные интонации, зачарованно кивнул. — Хорошо, не будем! Достаточно упомянуть только два имени: Леонардо да Винчи и Микеланджело Буонарроти…

— А, это который в фильме "Сватовство гусара" картину нарисовал! Знаю!

Витяша поморщился и укоризненно произнес:

— Мишаня! Ну как так можно!

— Да я ничего, — сконфузился тот. — Просто кино вспомнил.

— А философы! — махнув рукой, продолжал Витяша. — Сократ, Гораций, Вергилий, Катулл…

— И Катулл? — желая повеселить приятеля, покачал головой Мишаня. — Кто бы мог подумать! Нет, про Катулла я определенно не знал!

— Как и про всех остальных! — оценив шутку друга, рассмеялся Витяша. — Но не только люди науки, искусства были гомосексуалистами. Александр Македонский, Фридрих Великий, Юлий Цезарь!.. Да мало ли кто! Скажем, выдающийся английский разведчик Лоуренс Аравийский. В Англии, если верить Олдингтону, с ее системой закрытых воспитательных учреждений, чуть ли не каждый второй мужчина является носителем нетрадиционной сексуальной ориентации, просто большинство это тщательно скрывает. И, как видишь, Англия — не самая захудалая страна в мире.

— А Германия? Франция?

— Да везде одно и то же! Можешь прибавить сюда и Россию.

— Ну да, наш шоу-бизнес…

— Шоу-бизнес, балет, кино и прочая, и прочая… везде. Не стоит даже перечислять всех этих Фреди Меркьюри, Элтонов Джонов, Рудольфов Нуриевых и Борисов Моисеевых, а то мы с ними до утра не расхлебаемся и все равно большую часть упустим.

— Точно. Ну их всех в жопу!

— Мишаня! Зачем так грубо! Это некультурно! Прошу тебя…

— Да ладно ты. Я человек простой, и нечего лепить из меня образцового педика.

— Я чувствую, что вон та коза уже окончательно набралась наглости и вот-вот подойдет к тебе знакомиться. Если она это сделает, я ей всю рожу расцарапаю!

Мишаня обернулся в ту сторону, куда смотрел его друг и увидел трансвестита в платиновом парике и женском платье с поразительно ярким макияжем на лице.

— Вон та что-ли?

— Именно!

Мишаня бросил на трансвестита суровый уничтожающий взгляд, и тот кокетливо потупился, хотя было незаметно, чтобы он очень уж сильно стушевался.

— Слишком много краски на портрете, как у ирокеза, — прокомментировал Мишаня. — Я таких не люблю.

— А вон те девахи вроде ничего, — кивнул Витяша в сторону одного из столиков, за которым сидели двое лощеных мужчин, лысоватый брюнет и шатен, оба лет тридцати пяти, похожие на банковских клерков. — С ними можно познакомиться.

— Еще не вечер. Посмотрим по ходу пьесы. Может, и познакомимся.

— Конечно. Так, надо бы еще что-нибудь заказать, как ты считаешь?

— Только не коктейль. Бурда какая-то, зря я тебя послушал..

— А мне нравится. Я бы еще такой выпил, с твоего позволения.

— А я возьму себе пивка. И водочки немножко. Грамм сто.

— Только не больше, а то знаю я тебя! Зальешь глаза и будешь никакой!

— Ладно, не дергайся. Пойду принесу.

— Зачем ходить? Позови официанта, вон он стоит, скучает.

— Нет, разомнусь немного. Закуску какую-нибудь заказать?

— Возьми фисташки. Ну, себе что хочешь к пиву. Рыбки там…

— А посущественней?

— Ты что не наелся? Мне ничего не надо, я достаточно сыт.

— Ну, тогда и мне не надо.

Мишаня встал из-за стола и пошел к стойке. Головы большинства посетителей дружно повернулись в его сторону.

Он уже сделал заказ и ждал, пока бармен приготовит напитки, когда входная дверь распахнулась и в "Менестрель" ввалилась довольно шумная компания.

Их было четверо. Наглых и уже поддатых. Несмотря на настойчивые увещевания гардеробщика, они отказались раздеться и были теперь все в почти одинаковых кожаных куртках, а один еще и в перчатках, хотя погода стояла довольно теплая.