Анна присела на склоне, поросшем сахарными кленами и крупнолистными буками. Опавшая листва цеплялась к подолу ее платья. Она захлопала в ладоши, увидев меня. Затем побежала, золото ее волос в лунном свете напоминало металлические ленточки.
Я последовала за ней. Мы шлепали по болотам и переходили течения вброд. Я шла через сухостой, мои легкие горели от быстрой ходьбы. Мы двигались все дальше и дальше.
Моя спина ныла под весом карабина и от скорости, с которой мы шли. Но я всегда оставалась далеко позади. У меня никак не получалось ее догнать. Затем я ударилась о влажную каменную стену, укрытую ковром лишайников и плаунов, и упала на спину.
Она стояла на утесе надо мной. Я жадно и тяжело дышала, обдумывая, что делать дальше. Моему призраку не нужно было карабкаться наверх. Она могла просто воспарить. Моя грудь ныла — не от утомления, а от отчаяния. Анна изогнула розовые губы в улыбке и покружила подолом платья. Я жаждала быть с ней, подержать ее.
Я уперлась носком ботинка в скалу и начала подниматься, используя корни как ступеньки и хватаясь руками за растения. Когда я добралась до вершины, Анна расправила руки, изображая самолет, и побежала к другой стороне. Я тяжело дышала, мои плечи поникли.
Она запела сопрано на бегу:
Я догнала ее на полянке. Она стояла перед огнем, окруженным неглубоким каменным очагом.
Ее глаза блеснули, когда я подошла ближе. Она продолжила свою песенку:
Я протянула руки, чтобы обнять ее маленькую фигурку. Ее изящный подбородок приподнялся. Веснушки на носу сверкнули в свете пламени. Затем она растаяла завесой тумана между моих пальцев.
— Нет. Пожалуйста. Нет, — обнять ее было все равно что обнять струю воздуха или луч лунного света. Мои руки никогда не ощущались такими пустыми. Я сжала их в кулаки, пока моя надежда когда-нибудь обнять ее еще раз воспламенилась и прожгла свой путь к моему сердцу.
Ее силуэт обрел плотность над каменным очагом. Пламя танцевало в считанных дюймах за ней. Затем огонь разгорелся сильнее и превратился в подобие руки с когтями. Она потрескивала над ней. Я опять потянулась к Анне. Рука сжалась и утащила ее в сердцевину огня.
И я нырнула за ней.
***
Мое лицо и руки обжигало болью, пока я лежала в какой-то грязи. Жар от огня подогревал боль, которая была доказательством, что моя погоня за Анной не была сном.
Внезапно раздался низкий голос:
— Полоумная.
Я вздрогнула и открыла глаза. Хозяин голоса склонился надо мной. Длинные черные волосы полотнами свешивались по обе стороны его смуглого лица. По другую сторону огня пожилой мужчина с седыми косами сидел на бревне. Дарвин лежал у его ног.
Пожилой сказал:
— Оставь ее в покое, Барсук.
Барсук выпрямился, но остался стоять рядом со мной.
— Она покрыта ожогами. Что если она опять попытается броситься в огонь?
Пожилой встал и подошел ближе. Я задрожала от нервного напряжения и холодного воздуха, коснувшегося моих ожогов. Я больше не чувствовала вес своего карабина. И не видела его поблизости.
Мужчина присел передо мной на корточки. Смуглая дряхлеющая кожа говорила об его индейском наследии. Черные и красные перья были вплетены в кожаные аксессуары в его волосах и на одежде.
— Ты преследуешь призраков или они преследуют тебя?
Мои плечи съежились от видения.
— Зависит от призрака.
Беззубая улыбка пересекла его морщинистое лицо.
— Полагаю, то, что правдиво в нашем мире, правдиво и в мире духов. Дети — наши проводники. Они хранят правду.
Должно быть, у меня все еще продолжались галлюцинации. Как иначе он узнал бы о детях, которые меня преследуют? Я сдвинула голову на несколько дюймов. Карабин был прислонен к стволу черемухи в нескольких ярдах от меня.
Его голос смягчился:
— Здесь тебе не нужен порох, женщина. Мы — мирные люди.
Я не отводила глаз от ружья.
— У меня есть лечебные травы для твоих ожогов. Ты можешь встать?
Я приподняла верхнюю часть тела. Мой проницательный пес встал в предвкушении. Его инстинкты еще меня не подводили. Если он доверял им, значит, и я должна.
Барсук помог мне подняться на ноги. Моя кожа покрылась мурашками под его прикосновениями, но я не отреагировала. Я спросила пожилого:
— Чего вы хотите?
— Нация сильна настолько, насколько сильны сердца ее женщин. Ее воины могут быть храбры и многочисленны, но когда кровь ее женщин проливается на землю, сражение проиграно.
Дарвин оставался неподвижным, как будто ожидая, пока я последую его доверию. Я не собиралась позволять старику уйти от вопроса.
— Чего вы хотите? — спросила я снова.
Он вздохнул.
— Великий Вождь Сиэтл говорил о конце жизни и начале выживания. Дело не в наших желаниях. Дело в надежде. Идем.