Мертвые мухи зла

Но их не нашли…

И второе: я ведь не забыл рассказ учительницы в поезде. Она сказала: «Сожгли на обратном пути».

Но, может быть, Ермаков наврал, похвастал своей осведомленностью?

Исключено. Званцев писал о том, что нашел у Дитерихса (где-то в середине первого тома, кажется так?) фразу: «Вчера хоронили, сегодня перезахоранивали». Вчера — 17-е, сегодня — 19-е.

Все совпало. Если трупы Романовых не сожжены, не уничтожены каким-то иным способом (тем же, которым расправились с телами Михаила Романова и его людей) — они лежат под мостком из шпал на дороге Екатеринбург-Коптяки, метрах в ста от переезда. Соколов эту гать видел и стоял на ней, ее прошел и Званцев.

Итак, истина найдена… Теоретически.

Остается доказать, что практика и в самом деле критерий оной…

Пригородный поезд мчит к разъезду Шувакиш. Это в километре от переезда, который нужен нам. Едем в разных вагонах: я и Таня в первом, Карсавин и Валентин — соответственно во втором и третьем.

— Они похоронили Веру, — Таня произносит фразу пустым, безразличным голосом. — О покойниках не говорят плохо, но Вера была дрянь.

— Зачем же они рисковали?

Она улавливает насмешку.

— Они рисковали. Они ее спрятали. Навсегда. Риск был, если бы ее нашли. Все об этом. Ты уверен в своем открытии?

— Ваше доверие, товарищ, я оправдаю.

Она фыркает и отворачивается к окну. Как она непримирима… Это печально. Для меня.

Шувакиш, выходим, я помню карту Соколова — в книге. Мне кажется, что я уже был в этих местах. По сторонам железной дороги лес, идем вдоль насыпи, потом через поле. Вот и переезд…

Волнение нарастает. Валентин и Карсавин нервно закуривают. На них потертая рабочая одежда, в руках штыковые лопаты. Неглупая предосторожность…

Входим в ту часть дороги, которая спряталась в лиственном лесу. Он особенно густ в этом месте, солнце едва касается мокрой колеи дробящимися лучами. «Ишь, как разросся… — замечает Карсавин, оглядываясь. — Не иначе — на крови…»

Нарочито народная манера разговора неприятна мне. Ускоряю шаг и… вот он, мостик. Или гать. Какая разница…

Они потеряно ходят вокруг, у них побледневшие лица и запавшие глаза, я вижу, как в пальцах Валентина мелко подрагивает папиросный мундштук.

— Здесь? — недоверчиво произносит Карсавин. — Это невозможно! Чушь! Надо быть полным идиотом, чтобы швырнуть голых покойников в дороге!

— Или гениальным преступником… — вяло отзывается Валентин. — Мне не приходилось ни читать, ни слышать о подобном. Способе. Сокрытия следов…

— Давайте к делу, — Карсавин плюет на ладони. Надо же… Заправский дорожный рабочий. — Помоги…

Вдвоем с Валентином они оттаскивают в сторону три или четыре шпалы и начинают яростно копать. Через пять минут сдавленно звучит голос Валентина:

— Кусок железа… Что бы это значило…

Карсавин берет находку в руки и… роняет. На лице — ужас.

— Это… это…

Я уже понял, что это такое. Тазовая кость; она черно-зеленого цвета.

— Ну, вот… — говорю некстати. — Кто ищет — тот всегда… Да.

Они снова копают, и на краю ямы появляется мощный череп: черный, видны остатки волос, оскал сверкает… золотом.

— Боткин? — говорит Карсавин. — Нет. Скорее, Анна Демидова…

— Да оставьте вы свои глупости! — кричит Таня. — Оставьте. Нужны доказательства, а не болтовня!

— Доказательства есть, — Карсавин показывает челюсть с золотыми зубами. — Золото. А работа — ремесленная. Это же видно… Только служанка могла себе сделать такие…

И еще один череп. Зубы вставные. В отличие от первого, они сделаны из белого, совсем не потемневшего металла. И «работа»… Даже я вижу, что она — ювелирна. Дантист обладал несомненным талантом.

— Женщина… — бормочет под нос Валентин. — Лет пятидесяти или чуть меньше… Это не сталь, не серебро — тем более. Это — платина. Ясно.

— А почему не мужчина? — вопрошает Карсавин.

— Долго объяснять… Я окончил три курса медицинского, я понимаю… И зубы… Гений делал. Можно на выставке показывать…

— И это значит…

Я вижу, что Карсавин не в состоянии осмыслить случившееся.

— Это императрица… — тихо говорит Таня. — Господа, этим нельзя рисковать. Закапываем и уходим. Дома вы составите протокол, подпишем все. Это будет доказательством.

Валентин и Карсавин мгновенно забрасывают яму землей, ставят на место шпалы, присыпают их.

— Ты обратил внимание? — тихо спрашивает Валентин. — Мозг цел! Невероятно…

— Почему? — Карсавин в недоумении.

— Потому что взгляни на мои ботинки! — кричит Валентин.

В самом деле… Ботинки на глазах покрываются синим налетом. Синим, с радужной пленкой.

— Серная кислота. Все понял? Мозг должен был сгореть! А он остался! Это мощи, святые мощи, господа, как хотите…

Он крестится, истово, мы крестимся вслед. Карсавин читает молитву:

— Подаждь, Господи, оставление грехов убиенным безвинно рабам Твоим.

Уходим. Я вижу: они все время оглядываются. Только Таня идет с угрюмым, застывшим лицом. Молча.

Ждем поезда. Валентин спрашивает:

— Ты… поговорила с Сергеем?

— Нет. Но это не поздно и сейчас. Сергей… — Таня берет меня за руку. — Званцев в тюрьме. Почти год. Твой отчим — замнач управления. Ты обязан поговорить с ним.