Мертвые не молчат

Когда я проснулся сегодня утром, то почувствовал будто укол зазубренным кинжалом прямо в кишки, вспомнив все, что со мной приключилось, и все, что я вроде как делал. Оказавшись опять у себя дома в привычной обстановке, окруженный всеми моими крутыми штучками и шикарной мебелью — то есть в том месте, в котором я уже годами просыпался каждое утро, — я вроде как вернулся в реальность.

Сначала, только продрав глаза, я подумал, что все в порядке. Проспав всю ночь на своем диване, я совершенно забыл о том, что произошло. Но потом, вспомнив всю эту воду, которая хлынула в квартиру, когда я открыл окно, я подскочил как ужаленный и стал оглядываться. Но воды никакой не было. Я даже потрогал пол руками. Он был сухим, как песок в пустыне.

Я выглянул в окно. Передо мной был Лондон, залитый солнечным светом, а внизу, там, где ей и положено быть, блестела Темза. Никакого подводного царства. Все как обычно.

За исключением того, что это, черт возьми, не так!

Все ни фига не обычно, так ведь?

Все, на хрен, стало совершенно, абсолютно не так!

Моя голова по-прежнему болит, и живот крутит. У меня ужасный отходняк после всей этой «дури». Я решаю принять душ. Раздеваюсь в ванной и с ног до головы поливаю себя «Клинитом» — «Самопенящимся волшебным шампунем для тела» (с крутым ароматом дуба, который даже реже встречается, чем шампунь с гребаной розой или лимоном, потому что «Клинит» был выпущен в очень ограниченном количестве; я купил себе еще одну такую бутылку и держу ее в фирменной упаковке в первозданном, так сказать, состоянии). Но когда я захожу в свой супер «дерма-душ», в меня не бьют освежающие струи воды. Вода вообще не течет! Я слышу только звук какого-то электромоторчика, который вроде как пытается запуститься и пищит, как комар, причем совсем уж маленький и дохленький комар. Потом раздается какой-то шум — такое ощущение, что во внутренностях моего супердуша что-то, к черту, ломается. Из отверстий в стенах и потолке вытекают коричневые жиденькие струйки, похожие на мочу, и лениво капают мне на голову и грудь. А потом я роняю этот гребаный флакон с «Клинитом», тот падает на пол и окатывает меня мощной струей. И я оказываюсь весь в пене, а воды, чтобы ее смыть, нет! Я выхожу из душа, и шум прекращается. Я голый, и мне ужасно хочется принять душ, чтобы освежить голову и подумать. И еще мне, естественно, просто необходимо смыть с себя весь этот гребаный шампунь, чтобы можно было идти на доклад к Броку. Но мой гребаный «дерма-душ», на хрен, сломался. Я опять захожу в кабину, и из ее внутренностей опять слышится этот идиотский звук, а с потолка опять капает моча. Поэтому я выхожу наружу, пытаюсь стереть с себя пену полотенцем, надеваю халат и топаю ногами от охватившей меня зверской злости.

Какого хрена сломался мой гребаный «дерма-душ»?! Ведь он не проработал и шести месяцев! Разве вещи ломаются всего через полгода? Может, через год, но никак не через шесть проклятых месяцев. Ты даже не против, когда большинство вещей накрывается через год, потому что к этому времени они все равно уже надоедают и тебе хочется чего-то новенького. Но такие серьезные вещи, как душ! Они должны работать минимум год. Ведь даже мой гребаный проектор диапозитивов продержался целый год.

И тогда я принял несколько «повышателей настроения», нюхнул «бориса» и заодно заглотил пяток «сместителей». А потом надел костюм и направился в свою контору повидаться с Броком. И с собой я прихватил кучу «пурпурных» и еще несколько гребаных «дрезденов». У меня было такое чувство, что они мне понадобятся.

От меня воняет. Чувствую себя отвратительно. Пока еду в метро, не перестаю беситься по поводу своего накрывшегося «дерма-душа». Это вроде как последняя капля. Глазурь на торте. Дерьмовая глазурь на дерьмовом торте. Я думаю о том, что у Клэр нет никакого «дерма-душа», но с каким удовольствием я плескался в ее старой ванне.

В окне напротив, за которым проносятся стенки туннеля и всякие там кабели, я вижу свое отражение — мое новое лицо. И еще я вижу, что раскачиваюсь взад-вперед. Я оглядываю вагон. Народу довольно много, но сиденья слева и справа от меня пустые. Никто не хочет сидеть рядом с Дженсеном. От него воняет, он раскачивается взад-вперед, лицо и волосы у него как у отъявленного подонка, и еще он, как психопат, что-то там бормочет себе под нос.