Мертвые не умеют смеяться

– Да, наповал, – плачущим голосом откликнулся снизу один из мальчишек, к раскинувшейся крестом в снегу девушке даже не прикоснувшись. – Мертвая она, – иллюстрируя свои слова, солдатик потыкал лежащую стволом автомата, держа его на вытянутых руках, как палку. Второй вообще, согнувшись в три погибели, блевал в снег, уронив каску на глаза и раскачиваясь. – Чего проверять-то?

Солдату действительно было все ясно: на белой шубке убитой расплывалось черное пятно…

– А ну – переверни!

Солдат пыхтя и ойкая, повиновался. Легкое тело перевернулось в снегу навзничь, голова на тонкой безвольной шее запрокинулась… Спереди мех тоже заливали потеки, словно кто-то облил шубку чернилами.

– Навылет прошла, – констатировал полицейский. Махмуд бывший чемпион по стрельбе из произвольного пистолета, – пояснил он. Тысячу из тысячи очков выбил. Он правда не стал уточнять что это было в далеком уже 1999 году на кубке имени Дудаева в независимой Ичкерии.

Старший из десантников подумал, что не будь этих дырок и крови – так б можно было стянуть с дохлячки шубку, которую потом обменять у кого-то из знакомых девок на пару ночей любви.

Ладно пошли – вытаскивать ее отсюда времени нет да и сложно, – бросил омоновец, цокнув языком. Ночью снег обещали – засыплет так что и видно не будет. Потом приедем, приберем. Забрав сумочку, он надвинул на лицо жертвы стрелка экстра класса шапочку, после чего все трое полезли на верх. Это было непросто – дважды они чуть не срывались на полпути, а один раз проехали склон почти сверху донизу.

Кто-то из «ментов», сжалившись, протянул им автомат, уцепившись за который, они поочередно выбрались на дорогу.

А тем временем наверху истекли последние минуты жизни Лениных товарищей…

Первым умер Станислав – к нему сзади неторопливо подошел один из полицейских – уже сильно немолодой, седой как лунь, с лицом, изуродованным старым осколочным шрамом. Сдернул резким движением модную кепку, и коротко хакнув, с силой обрушил на темя приклад АКМС. С пробитым черепом единственный сын хозяйки модных бутиков «Весна-М», вырастившей его без мужа – погибшего в афганских горах в день его рождения летчика, рухнул на асфальт ничком.

Следующим был Антон Неверов – но назначенный ему в киллеры десантник не имел такого навыка в убийствах, и некоторое время беспомощно топтался рядом, то примеривая приклад к затылку что-то бормочущего о пощаде парня, то кладя руку на висевший на поясе штык-нож.

– Памоч, сынок? – недобро осклабился чеченец, обтирая приклад кепкой.

И тогда, торопливо помотав головой, ефрейтор Добрынин выдернул клинок из ножен, и перерезал горло жертве, замаравшись слегка в крови.

– Пссщщ, – передернул омоновец плечами, – и было непонятно, одобряет ли он такую лихость, или напротив – недоволен нечисто сделанной работой.

Оставался последний – Андрей, хозяин злосчастного лескуса, полумертвый от страха.

Но доставшийся в палачи Антону младший сержант-контрактник, тоже никак не мог исполнить дело. Заносил над помертвевшим парнем приклад и снова бессильно опускал. Мужик за тридцать успел повоевать на Кавказе, но убивать вот так, безоружных, ему еще не приходилось.

– Товарищ лейтенант! – отчаянно обернулся он к командиру. – Может, ну его! Кому он разболтает?

– Да, да! – зачастил Антон, ухватившись за спасительную соломинку, как утопающий. – Я никому ничего не скажу. Я вообще ничего не видел!..

– Слюнтяй!.. – с отвращением бросил майор и непонятно было, к кому это относилось: к неумелому палачу или к трясущейся от смертного ужаса жертве. – Помоги ему! – толкнул он в спину Аржанова.

Тот все так же равнодушно ухмыльнулся, подошел к стоящему на коленях парню и, мимоходом отпихнув плечом контрактника, нагнулся к жертве, покровительственно потрепав ее по залитой слезами щеке.

– Ничего не умеете, – процедил он с акцентом. – Только по домам шарить, да баб е…

Он обошел трясущегося в рыданиях парня, ласково положил ему руку на голову, потрепав по коротким волосам, как собаку по холке. Считавшему себя спасенным Антону и невдомек было, что свободной правой рукой, горец вынул из ножен тускло отсвечивающий в ночном свете нож…

Не верил в близкую смерть он даже тогда, когда холодное лезвие бережно коснулось горла. Слишком уж теплой и твердой была рука, лежащая на макушке. Совсем как отцовская в детстве…

И нож – настоящий непальский «кукри» неведомыми – и наверное неправедными – путями попавший на пояс бывшего боевика и в самом деле вновь скользнул в ножны.

Рывок, хруст, тьма в остановившихся голубых глазах… Полицейский лениво отпихнул труп со свернутой шеей.

– Вот как нужно, «сапог», – презрительно бросил он, отталкивая недвижное тело. – Это ж человек, а не баран…

А потом вразвалку пошел к плачущим навзрыд девушкам.

– Поживешь еще, – с издевательской ухмылкой бросил омоновец, за волосы поднимая на ноги Нину – блондиночки всегда нравились ему больше брюнеток, даже явно крашеные.

А к ним уже спешило полдюжины бородатых, похохатывающих бойцов…