Мертвые пианисты

Впрочем, иногда Надя разговаривала и с другими людьми – в основном с бабушкой. Но только когда та обращалась к ней сама.

– Надюш, подай мне ту синюю тетрадку, что на мусорном ведре лежит. Этого оболтуса Назарова еще надо проверить, – просит бабушка и прижимает руку к сердцу. – Представляю, что он там понаписал. Сведут они меня в могилу, и кто за вами с Олежкой будет присматривать?

Надя берет тетрадку и внимательно смотрит на обложку. Корявые размашистые буквы выстраиваются в голове и обрастают цветом. Наливаются каждая своей краской. «О» – белая, с темно-зеленой каемкой. «Р» – песочно-желтая. «Л» – ярко-голубая, как летнее небо, разлитое ровно, без прожилок. Еще одна «О», чуть поменьше, и каемка бледнее. «В» – сочно-коричневая, почти янтарная, как яблочное варенье. А если смотреть в целом, то цвет первой буквы главнее всех и чуть смазывает своей белизной цвета остальных.

– Здесь не Назаров, а Орлов, – говорит Надя и кладет тетрадь на стол.

Не отнимая руки от сердца, бабушка резко поднимает голову:

– Так ты читать умеешь?

Конечно, умеет. Надя выучила буквы уже давно. Но не по книжкам, что ей настойчиво совали – сначала мама, потом бабушка. Выучила сама, разглядывая цветные слова из викторины, которая вечером шла по телевизору пестрым журчащим фоном, пока родители ругались или смотрели каждый в свой телефон. Надя скользила взглядом по экрану, по ярким квадратикам с буквами, и слушала закадровый голос. Буквы сходились воедино со звуками и постепенно врастали в сознание. Сначала были накрепко связаны с первичными, викторинными цветами. Но потом стали наполняться другими образами. «М» – золотистая, как мамины волосы. «Л» – лето, синее летнее небо, синяя лейка, которая с мая по август стояла на цветастом подоконнике из дома напротив. «Р» – песочная теплая Ривьера с рекламного плаката недалеко от поликлиники. «Х» – нечто фиолетовое, трупное, потому что именно такими были круги под глазами умирающего Харви из сериала «На краю сна».

А через два дня Надя признаётся, что умеет еще и считать.

Это получается нечаянно. Бабушка опять отняла коробки с пуговицами. Убрала на полку. А Надя на этот раз решила не сдаваться: незаметно подтянула к шкафу трехступенчатую стремянку. Стремянка была тяжелой, но Надя справилась. Пока тащила ее по коридору, неотрывно смотрела на верхнюю ступеньку, где было три ржавых пятна. Наде все казалось, что эти пятна – силуэты вышедших из подъезда в зимний вечер людей. Семьи. Родители сгорбились от мокрого холодного ветра и разошлись в разные стороны, к краям, а маленькое пятно посередине – это их ребенок, оставшийся у дверей. Не знающий, куда идти.

Надя сумела достать заветные коробки. Но внутри одной из них произошли изменения.

– Здесь было семнадцать маленьких круглых пуговиц. А теперь шестнадцать, – говорит она, дрожащими руками протягивая бабушке открытую коробку.

Недостающая маленькая круглая пуговица нужна позарез. Срочно нужна. Надя уже чувствует где-то в груди пульсирующий жар восходящих слез.

Бабушка растерянно смотрит в коробку несколько секунд.

– Так я ее… дяде Олегу на рубашку пришила. У него оторвалась. Да не расстраивайся ты так, я тебе другую дам… Погоди-ка, а ты что? Уже и считать научилась? Вот молодчина! Я так и знала: со мной ты не пропадешь.

Другую маленькую круглую пуговицу Наде так и не дали. Но это еще не самое страшное. Несколько месяцев спустя умеющую читать и считать Надю записали в школу. В самую обычную школу, для обычных детей. В ту самую, в которой работала бабушка.

В апреле Надю отвели на «собеседование». Бабушка крепко держала за руку и всю дорогу повторяла: «Антонине Илларионовне нужно улыбаться», «хлопать себя по щекам в ее присутствии нельзя». Надя молча тащилась на полшага позади. Чувствовала, как ужас все больше вмерзает в мысли, все дальше утягивает за собой в ледяную скважину. Медленно сжималась в комок.

– И не напрягайся так, – добавила бабушка. – Веди себя естественно. Я сказала, что ты умненькая милая девочка. Не подведи меня.

Утро было свежим, весенним, звенящим птицами и трамваями. По голубизне неба растекались молочные пятна облаков. Бомж из соседнего двора считал монеты рядом с подвальным универмагом. Надя смотрела вокруг, и ей казалось, что она видит все это в последний раз. Что вот-вот у нее все это отнимут. Еще чуть-чуть, и на нее обрушится удар черноты. Возникнет черная воронка и с бульканьем заглотит ее и все происходящее с ней. Как в сериале «На краю сна».

А еще Наде было неприятно, что бабушка держит ее за руку. Мама хватала ее ладонь только в редких случаях – когда Надю нужно было срочно куда-то потянуть. А бабушка поступала так часто. И это ужасно: ведь ладони потеют, и пот двух людей смешивается.

Школьные стены снаружи и изнутри оказались угрюмыми, цвета венозной крови. У Нади однажды брали кровь из вены для каких-то анализов. В поликлиническом кабинете стоял белый шкафчик с пробирками, а рядом – этажерка с уродливыми пластмассовыми игрушками. Пахло лекарствами, хлоркой и тревогой. В школе запаха лекарств не было, но хлорка и тревога ощущались даже сильнее.