Мертвые воды Московского моря

– Наследовать должен Иннокентий, – заявила Марина. – А обвинение против него – чушь! Даже последнему идиоту ясно, что Кешка не мог убить дядю! Хоть Афанасий того и заслужил своей подлостью…

– Марина!

– Он тебя предал, мама. А собаке – собачья смерть.

«Так нельзя! – хотела воскликнуть Ляля. – Нельзя, дочка, нельзя так говорить о людях, их судить, их приговаривать к смерти!»

Но к чему восклицания? Ими мировоззрение Марины не изменишь. Она абсолютно уверена, что знает все лучше всех, а тот, кто не разделяет ее убеждений, есть лишь жалкий глупец, не понимающий жизни…

– Марина, выбирай, пожалуйста, выражения, – произнесла Ляля. – Афанасий умер. А о мертвых…

– Мама! Мне плевать с высокой колокольни на лицемерные правила общества! Он тебя предал, и все, и баста, и нет ему никакого оправдания, ни живому, ни мертвому!

Дочь любила ее, вот в чем парадокс. Она страдала из-за разрыва Ляли с Афанасием, переживала за мать, – на это Марине хватало тонкости… Но все ее рассуждения, вытекающие из благого чувства сопереживания, – они страшны, они просто чудовищны! Как может из доброго вытекать злое? – не понимала Ляля.

– И меня он предал! Я глупой маленькой дурочкой была, я его тоже любила, мама! А он нас обеих, как паршивых котят, вышвырнул из-за Янки!

– Я сама ушла, Марина, – тихо ответила Ляля. – Ты это прекрасно знаешь.

– Мама, мы уже говорили на эту тему… Ты утешаешь себя иллюзиями, что ушла … А на самом деле тебя ушли . И ушла тебя Яна! И меня тоже! Вот и все. – Посмотрев на мать, Марина добавила: – Извини, мама. Я не хотела тебя расстраивать…

– Я понимаю.

– Вернемся к делу. Коль скоро Яна утонула – вернее, как ты мне сказала, ее «утонули», – то обе смерти связаны между собой и являются делом рук одного и того же лица! А на день, когда Яна утонула, у Кешки есть алиби, есть! Я говорила с Соней, она вспомнила, что именно в тот понедельник провела вечер и ночь с Кешкой! К сожалению, никак нельзя доказать, что Кеша не подменял инсулин…

Боже всевидящий, отчего у дочери такой тон, словно она поучает малолетних детей?! Как объяснить ей, что это тон нехороший, что это он отталкивает от нее мужчин, подруг, что этот тон всезнайки обрекает ее на одиночество?!

– …Но если бы твой детектив – и где ты только выкопала такого придурка, мама?! – если бы он сумел убедить милицию в том, что оба дела связаны…

– Маринка, он вовсе не придурок, – мягко произнесла Ляля. – Просто наша милиция довольно специфична, это целая машина, причем очень устаревшая, и усилий одного человека недостаточно…

– Мама! – повысила голос Марина. – Ты наивна, мама! Он был обязан выложить им на стол доказательства! И тогда милиции некуда было бы деваться!

– Марина, это ты наивна… Невозможно предъявлять аргументы тому, кто затыкает уши, детка. Пойми же это, наконец! Почему тебе кажется, что все можно сделать по щелчку пальцев? А если кто-то не сумел – то простофиля, придурок, ничтожество? Если следовать твоей логике, то я должна была уже давно быть директором института, – а раз не сумела, то идиотка?!

– Нет, мама, конечно, нет… – Марина сбавила обороты. – Ты очень талантливый врач, ученый и преподаватель… Просто система такова, что для занятия должностей нужен не талант, а пробивная способность…

– Пробивная способность зависит не только от характера, доченька. Она зависит еще от многих других вещей… Как, к примеру, от того, есть ли у тебя кто-то за спиной. Тот, кто почему-либо захочет тебя проталкивать.

– Я знаю это, мама.

Марина все всегда знала. Отчего Лялю брала оторопь.

– Сейчас стало хуже, чем при советской власти, – продолжала Марина.

Боже мой, ну что она знает, что она помнит о советской власти?!

– Тогда тоже многое делали по блату, но все же скрывали, прятались. А теперь ничего не стыдятся. Совсем люди совесть потеряли! – воскликнула Марина.

…Кеша ей мозги вправил? Но Кеша старше Марины на два года – всего ничего! Что он знает, что помнит о советской власти, чтобы столь уверенно рассуждать?

Впрочем, преподавательский опыт Ляли показывал ей, что молодежь лихо судит обо всем, чего не знает, причем безапелляционно. Да и то, разве сама она не была такой в их возрасте? Тогда она судила о другом – так и время другое было. Но безапелляционность была точно такой же – непомерной, не знающей сомнений, примеривающей к себе истину в последней инстанции… «Ничего не меняется, – сказала себе Ляля. – Меняются только предметы обсуждения. Но пафос самоутверждения остается ровно тем же».

От этой мысли ей полегчало.

– Марина, – произнесла она примирительно, – давай не будем вдаваться в историю. Важно лишь то, что на сегодняшний день дела обстоят именно таким образом: Алексей Кисанов, будучи известным и хорошим , – это слово Ляля произнесла с нажимом, – частным детективом, имеет определенное влияние в органах. Однако не настолько, чтобы милиция приняла его подсказку, способную сильно осложнить ей жизнь. Это понятно?