Мертвые воды Московского моря

Алексей мог бы ответить: Карачаев был влюблен до атрофии разума! Если Яна-дочь стала для него инкарнацией погибшей Аси, доведя его отцовскую любовь до апофеоза, то в Яне-жене он, не перечеркнув отцовскую любовь к Яне-Асе, обретал еще и любимую женщину, и юную любовницу: Яна в новом статусе удовлетворяла всем его потаенным влечениям, страстям, фантазиям и что-там-еще-водится в списке старика Фрейда. Кроме того, Афанасий был на двадцать пять лет старше Яны и, без сомнения, хотел ей доказать, что он «может», что ему по плечу такие захватывающие, безумные игры, которые нравились Яне.

Но Алексей этого не сказал. Ляля наверняка все прекрасно понимает в глубине души, а если ей не хочется в это верить – что ж, ее право.

– Впрочем, – добавила Ляля, – ради юных любовниц мужчины нередко совершают безрассудства.

– Мама, при чем тут юная или нет? – строго произнесла Марина. – Ты же знаешь, что с самого начала, когда Яна только появилась и была еще «дочкой», она удивительно умела влиять на Афанасия! Она как комар, который сначала впрыскивает свой яд, чтобы потом спокойно сосать кровь. Не знаю, как объяснить этот ее дар, но она просто гипнотизировала всех на своем пути, а особенно мужчин.

Вот уж верно. Об этом сказала еще Ира на острове, но Алексею довелось испытать и на себе гипнотические чары Жюли… Впрочем, говорить об этом он счел лишним.

– Но все дело именно в этом, мамочка, – горячилась Марина, – в ее таланте окручивать мужчин, а не в том, что Яна моложе или красивей, совсем нет!

В Марине поразительно сочетались деликатность, желание утешить мать – с прямолинейной назидательностью. «Тактичный танк», – Алексей улыбнулся найденному сравнению. Прет напролом, но при этом подвязывает сломанные по дороге ветки.

– А почему вы Соню подозревали? – хмуро спросил Кеша. – Почему на нее подумали?

Соня страшно смутилась и уткнулась лобиком в Кешино плечо. Марина с Лялей недоуменно уставились на Кешу, потом на детектива.

– Речь идет о сообщнице Яны, – пояснил Кис. – У нее непременно кто-то был в Москве, кто передавал ей информацию о ходе следствия, кто ранил ее ножом и, наконец, кто связал ее в день мнимого нападения. Поначалу, как вы знаете, я искал мужчину и, собственно, инициатора всей аферы, полагая Жюли пешкой в чужих руках. Но как только я поставил на центральное место Яну, диспозиция резко изменилась. Это она нуждалась в ассистенте. И я поначалу подумал, что таким ассистентом могла стать Соня.

– Так почему же?

– По двум причинам. Во-первых, у Сони имелась темно-зеленая машина, которая, по словам «Жюли», пыталась ее сбить. Во-вторых, Соня довольно внушаема, как мне показалось. И Яна с ее гипнотическими талантами могла ее убедить. Но версия эта по многим иным причинам не тянула – уже хотя бы потому, что Соня отнюдь не была информирована о ходе моего расследования и в этом смысле не могла быть полезна Яне. Однако на тот момент у меня не имелось другого кандидата. Я поехал к Соне, переговорил с ней. И окончательно понял, что она совершенно не подходит на роль Яниной сообщницы еще по одной причине: она боготворит Иннокентия и дорожит дружбой Марины. Она не могла бы предать вас двоих. И тогда я снова стал мысленно шарить вокруг всех событий, ища сообщника Жюли. Я вернулся к истокам всей аферы, когда приехавшему в Вятку Афанасию юная Яна была подана как дочь.

Иными словами, с самого начала мать и дочь были сообщницами. Отчего же им не продолжать и дальше? Тогда я заново и придирчиво пересмотрел ситуацию с опознанием трупа. Труп, конечно, был чужой, совершенно случайный, не предусмотренный в сценарии Яны, зато удач­но в него вписавшийся. Как только Любовь Захаровна получила сообщение о том, что найдена утопленница и ее приглашают на опознание, тут же ими и было решено, что мать должна этот труп «опознать». Как я вам говорил, опознавать там было нечего, объеденное почти до черепа лицо и вздутое жуткое тело. Шок был сильный даже у меня, видавшего виды… Но вещи – вот что я упустил! Любови Захаровне предъявили вещи, найденные на трупе. В том числе и украшения.

И тогда я перезвонил в Завидово, попросил список вещей, снятых с трупа. Среди них оказалась одна сережка и кольцо, обе вещи не из драгоценных металлов, дешевые рыночные побрякушки. Разве бы стала Яна носить такое? Но я все же справился у ее друзей. Они подтвердили: сережек Яна не носила вовсе, однако кольцо у нее было, золотое с сапфиром, и золотая цепочка вокруг шеи с кулоном из сапфира же.

Золотые украшения, а не рыночные побрякушки, как я и предполагал! Стало совершенно ясно, что Любовь Захаровна солгала на опознании.

– С тех пор как Яна жила у отца в Москве, ее мать могла и не знать, какие украшения носит дочь… – вдруг застенчиво прорезалась Соня.

– В таком случае она и должна была сказать: «Не знаю», верно? – ответил Кис.

– Верно…