Мертвые возвращаются?..

Эбби пожала плечами:

— Что ж… Пусть сам решает.

Ловким движением перекинув колоду из одной руки в другую, она начала сдавать карты на пятерых. Дэниел наградил ее улыбкой и вновь придвинул стул к столу — мол, я-то играть готов, а он?

Трубка трещала, не умолкая ни на секунду; слово «тупица» вылетало из нее с завидным постоянством и в самых разнообразных контекстах. Казалось, Раф противостоял порывам штормового ветра — плотно сжатые губы, выпяченная вперед челюсть. Джастин дотронулся до его руки; глаза Рафа широко распахнулись, и он посмотрел на нас; лицо его было сплошь в багровых пятнах.

Все, кроме него, уже сделали свои ставки. Мне пришла сущая мелочь — разномастные семерка и девятка, — но я нутром чувствовала, что остальным сейчас не до игры. Они пытались вернуть себе Рафа, и тот факт, что я тоже в этом участвую, возбуждал и опьянял до боли. На какую-то долю секунды я подумала о Робе — когда О'Келли задавал мне взбучку, тот всегда под столом касался меня ногой, успокаивал. Помахав картами у Рафа под носом, я, с набитым ртом, прочавкала:

— Делай ставку.

Он моргнул. Приподняв бровь, я одарила его самой лучезарной улыбкой Лекси и прошептала:

— Или пасуй, или я снова надеру тебе задницу.

Застывший взгляд уступил место чуть более осмысленному. Изучив свои карты, Раф осторожно положил телефон на полку рядом с собой и добавил свой десятипенсовик к нашим.

— Потому что мне нравится то, чем я занимаюсь, — сказал он в трубку.

Голос его звучал ровно, а вот багровый румянец злости никуда не делся.

Подбодрив Рафа легкой улыбкой, Эбби развернула веером на столе три карты и медленно их перевернула.

— Лекси явно поймала стрит. — Джастин подозрительно уставился на меня. — Этот взгляд мне знаком.

Трубка уже угрохала на Рафа кучу денег и, судя по всему, закругляться не собиралась.

— Не стрит, — сказал Дэниел. — Возможно, у нее что-то и есть, но только не стрит. Отвечаю.

До стрита мне было как до луны, да это в принципе никого и не волновало. Сбрасывать карты никто не собирался, гораздо больше всех интересовало, когда же Раф закончит разговор. Трубка продолжала талдычить о Настоящей Работе.

— Другими словами, о работе в каком-нибудь офисе, — пояснил нам Раф. Он сидел так прямо, что, казалось, у него окаменел позвоночник. — Возможно, когда-нибудь в будущем… Ты ведь знаешь, я командный игрок… Ну… если работа будет приятной и несложной, а офис с окном. Или я высоко беру? Как ты считаешь? — спросил он в трубку и, повернувшись к Джастину, добавил, беззвучно шевеля губами: — Удваиваю.

Трубка — на том ее конце, по-видимому, почувствовали себя каким-то образом оскорбленными — выплеснула что-то воинственное по поводу амбиций и что Рафу, мол, давно пора начать жить в реальном мире.

— Ага, — произнес Дэниел, отрывая взгляд от своей стопки монет. — Вот концепция, которая всегда приводит меня в полный восторг: реальный мир. Лишь очень небольшая часть человечества употребляет этот термин, вы не заметили? По мне, так то, что все живут в реальном мире, совершенно очевидно: мы все дышим реальным кислородом, едим реальную пищу, земля у нас под ногами одинаково прочна для всех. Но большинство людей определенно имеют гораздо более узкое определение реальности, что лично я нахожу крайне загадочным. Более того, им свойственно прямо-таки патологическое желание привести всех остальных в полное соответствие с этим определением.

— Это все зависть. — Изучив свои карты, Джастин подкинул два десятипенсовика в общий котел. — Как говорится, зелен виноград.

— Никто, — произнес Раф в трубку, жестом попросив нас помолчать. — Телевизор. Я только и делаю, что смотрю мыльные оперы, сосу леденцы и строю планы по подрыву социальных устоев.

Последней пришла девятка, что по крайней мере дало мне пару.

— Ну, в отдельных случаях зависть играет свою роль, — продолжал Дэниел, — но отец Рафа, если даже половина из сказанного им правда, может позволить себе жить какой угодно жизнью, в том числе и нашей. Чему ему завидовать? Нет, я считаю, что корни подобных умонастроений лежат в пуританской морали: упор на встроенность в жесткую иерархическую структуру, элемент ненависти к себе самому, страх перед удовольствиями, искусством — всем тем, что не поддается жесткой регламентации. Я всегда задавался вопросом, как получается, что такая парадигма начинает противоречить… нет, не добродетели, а самой реальности. Ты не мог бы включить громкую связь, Раф? Интересно послушать, что он на это скажет.

Глаза у Рафа чуть не вылезли из орбит; он замотал головой из стороны в сторону, что могло означать лишь одно: «С ума сошел, что ли?» Дэниел притворился, что не понял его знаков. Остальные из последних сил старались сдержать дурашливые смешки.

— Разумеется, — учтиво произнес Дэниел, — если ты настаиваешь… Что тут смешного, Лекси?