Мертвые звезды

Потом они ехали пару километров по узкой, петляющей дороге — не на машине, на двухместном электрокаре, чтобы, упаси господи, не испортить экологию здешних заповедных мест. Вокруг рощицы, перелески, ветряная мельница на холме — вроде бы даже настоящая, не голопроекция. Огромное бревенчатое строение показалось перед глазами неожиданно. Наверное, потому дорога так и петляла, чтобы создать этот эффект неожиданности: въехали на холмик — и вот он, во всей красе, громадный рубленый терем с куполами-луковками, собранный, по слухам, без единого гвоздя, прадедовскими способами. Стрельцов для интереса пытался высмотреть хоть что-то, сделанное из пластмассы, или из железобетона, или из резины, или… Короче, хоть какую-то примету того, что он не в семнадцатом веке. Так ничего и не увидел.

Зато внутри… Внутри подобного здания подсознательно ожидаешь найти тот же стиль: старые иконы и изразцовые печи, деревянную утварь и вышитые рушники… Как бы не так. Внутри терем выглядел не то как звездолёт тридцать какого-то века, не то как изображающая его голливудская декорация. Шагни через порог — и перенесёшься на пару тысячелетий вперёд…

…Хозяин терема ожидал Стрельцова в кабинете. Высокий, статный, хоть и в немалых годах. Львиная грива волос подёрнута благородной сединой. Лицо, хорошо знакомое любому, имеющему обыкновение смотреть выпуски новостей.

Словами хозяин явно не привык разбрасываться: движением брови отпустил мужчину в штатском, коротким жестом указал Стрельцову на кресло.

Сел сам, и тут же заговорил, — без каких-либо вступительных слов, даже без формального приветствия. Речь звучала не то чтобы с акцентом — с легчайшим на него намёком, словно у человека, долго жившего в России и в совершенстве знающего русский язык — но всё же первые в жизни слова произнёсшего не на нём.

— Я очень занятой человек, господин Стрельцов. И, надеюсь, ваше объяснение вот этого будет исчерпывающим, но не затянутым.

Говоря, хозяин легонько постукивал по столу стереоснимком — был на нём изображён мальчишка лет двенадцати-тринадцати. Оборотную сторону не видно, но Стрельцов знал — там несколько строк, написанных от руки. Он сам их и написал. А снимок получен в результате десятичасовой блиц-командировки Козерога и Юрика Митько в город Смоленск.

— Особенно меня интересует ваша записка. Я не читаю по-русски, но мне её перевели, и должен…

Стрельцов перебил его уверенную речь. Перебил с неким чувством глубокого удовлетворения: тебя, наверное, много лет никто не перебивал, так на вот!

— Не читаете? В самом деле? Как же вы умудрились поступить в своё время в Ленинградский университет, господин Моргулис?

Владислав «Гюрза» Дашкевич. Момент истины

Стережной нервничал всё сильнее и сильнее. Он давно уже сообразил, что на крышу «Иглы» мы с ним не поднимемся, но наверняка не понимал, чего я, собственно, выжидаю. Три с лишним часа выжидаю…

Подтверждение о зачислении денег на счёт получено, и господину вице-директору очень хотелось со мной распрощаться. Со мной и с гранатой, которую я всё чаще перекладывал из руки в руку — пальцы устали прижимать подпружиненный рычажок.

Но я медлил. Не требовал автобус до аэропорта, или вертолёт с полными баками, не выдвигал другие излюбленные террористами претензии. Сидел и ждал.

Вице-директорский кабинет был обложен плотно — мышь не проскочит, змея не проползёт. Валентин Валерьевич ничуть не льстил своей персоне, когда говорил, что спасать его прибудут специалисты и из Питера, и из Москвы.

Прибыли. Но спасать пока не спешили, такие дела с кондачка не делаются.

Трижды я выходил на связь со штабом контртеррористической операции, слушал предложения, просил время их обдумать. Но так ничего и не надумал.

На четвёртый раз из селектора прозвучал знакомый голос:

— Говорит генерал-майор Барсев, заместитель начальника Федеральной Службы Расследований. Сдавайтесь, Дашкевич. Под гарантии жизни и справедливого судебного разбирательства.

— А самолёт до Туркестана? Уже не предлагаете?

— Больше предложений не будет. Это последнее. Будет штурм.

Вид у Стережного был жалкий — бледен как смерть, губы трясутся. Не хочешь штурма, гнида финансовая?

— Ваша взяла, вяжите! — сказал я в селектор. — Только уберите из приёмной нервных граждан, чтобы не продырявили невзначай. Через десять минут я выйду первым, один и без оружия.

Стережной не верил своему счастью. И правильно, между прочим, делал.

Я надвинулся на него почти вплотную, поднял руку с гранатой — так, что «лимонка» оказалась между нашими лицами. Произнёс медленно и задумчиво:

— Детям миллиона надолго хватит… А мне — двадцать пять лет… Меньше за такие дела не светит… Если и выйду когда-то, то стариком… Двадцать пять лет… ни травы, ни моря, ничего, небо в клеточку, друзья в полосочку…

Разжал один палец, второй, третий — и теперь держал гранату двумя: указательным и большим, прижимавшим рычаг.

— Не нада-а-а-а!!! — завопил Стережной. — Не делай! Я найму адвокатов, у меня есть люди в комиссии по помилованию, я…