Мёртвые звезды

Жизненная история вырисовывалась незамысловатая: двадцать с лишним лет назад молодой Федя Счастливцев отслужил в армии и почти сразу же по дурости схлопотал срок за пьяную хулиганку. Отбывал в одной из уральских колоний, после освобождения там же и остался, в теплые месяцы трудился сезонным рабочим во всевозможных экспедициях, зимой проедал (надо полагать, и пропивал) заработанное. Объездил почти всю Сибирь — с геологами, с геофизиками, дважды примыкал к компаниям кладоискателей: золотой эшелон Колчака, правда, не нашли, но на одном из притоков Чусовой разбогатели-таки — откопали без малого сотню тонн меди, здоровенные слитки, припрятанные в годы Гражданской войны каким-то немцем-заводчиком до лучших времен. Доля каждого кладокопателя составила круглую сумму в евро, и в странствиях Федора наступил трехлетний перерыв. Потом все вернулось на круги своя: побывал даже на Таймыре и в Забайкалье. К сорока годам начались проблемы со здоровьем, а тут как раз умерла в Питере мать, оставив квартиру Федору и его сестре; решил вернуться к оседлой жизни. Да как-то не заладилось — разнорабочие широкого профиля, на все руки мастера, столь ценимые в экспедициях, в северной столице оказались невостребованными. А никакой конкретной специальности у Счастливцева не было, перебивался случайными заработками…

Предысторию своих мытарств Федор постоянно перемежал просьбами развернуться и поехать обратно. Я не внимал — на дороге наконец-то (уж и не ждал такого чуда) появилось нормальное покрытие: старый асфальт, кое-где украшенный относительными свежими бетонными заплатами.

Тут-то, на асфальте, Счастливцев и объявил ультиматум: или мы немедленно разворачиваемся, или я его высаживаю, — и тогда он попробует выбраться отсюда на своих двоих, а мне придется умыться кровавыми слезами за свою глупость и своё упрямство.

Ни тот, ни другой вариант меня не устраивал. Остановив «гарпию» на обочине, я сказал, что приму решение, лишь когда услышу историю целиком, до конца. Хватит недомолвок и намеков. Говори, дескать, прямо: что там, впереди.

Впереди, по словам Федора, находилось крупное фермерское хозяйство. Рабовладельческое, не больше и не меньше. И он, Счастливцев, провел там два месяца в малопочетной должности раба.

Ну и ну… Вообще-то не секрет, что, вопреки утверждениям родоначальников марксизма о непроизводительности рабского труда, и в двадцать первом веке кое-кто активно эксплуатирует невольников и зарабатывает хорошие деньги. В Туркестане до недавнего времени существовала целая индустрия работорговли и рабовладения, совсем как в старину: с невольничьими караванами и рынками, с обширными плантациями дури, возделываемыми руками рабов. И остатки этой индустрии выкорчевывают до сих пор. Да и в нашей части Карпат мне самому довелось видеть подобное хозяйство, специализировавшееся на выращивании табака… Особенно впечатлила яма, заполненная останками вышедших в тираж невольников; пули там зря не тратили — у каждого затылок проломлен аккуратным, скупым и расчетливым ударом топорика-чупаги.

И не только у нас в стране в глухих уголках процветает рабство. В США, в южных штатах, тоже исподволь намечается возврат к старым обычаям, — «мокрые спины», нелегальные иммигранты-мексиканцы, работают на плантациях точь-в-точь как негры-рабы двести лет назад.

Но чтобы здесь, в Псковской области, у Питера под боком… Бред.

Я потребовал подробности. Счастливцев рассказал:

Напоролся, дескать, он по весне в пивной на вербовщиков: зазывали на сельхозработы в Новгородскую область, в фермерские хозяйства. Пиво проставляли щедро, рассказывали: вкалывать, конечно, приходится от зари до зари, и без выходных, зато и оплата в конце месяца солидная, — в городе столько и за полгода не заработаешь. Они, мол, сами уже два сезона отпахали, едут на третий, но рабочих рук все равно не хватает — айда, парень, с нами, денег на всю зиму зашибешь, да и свежий воздух опять же, и с мужиками там напряженка — так что молодки порой вполне отзывчивые попадаются. Федор и подписался…

Что вместо Новгородской он угодил в Псковскую область, Счастливцев понял много спустя, по случайным обмолвкам. Но его родственники — сестра, зять и племянники — если даже и озаботятся осенью поисками, искать будут совсем в другом регионе.

Впервые подозрения у него мелькнули, когда вербовщики по прибытии на место куда-то испарились, а наниматели первым делом забрали смарт — на сохранение, якобы. Но связь там и вправду не работала, он проверил, прежде чем отдать, — и смутные сомнения рассеялись. Потом-то догадался: глушилка стоит, местные между собой по рации общаются… Паспорт, правда, заначил по старой привычке, на себе спрятал, благо не обыскивали…

Дальше — хуже. Для житья отвели Счастливцеву и еще троим завербованным старый, щелястый сарай, всеми ветрами продуваемый. Для еды выдали здоровенную коробку с пакетами экспресс-вермишели: варите, сколько захотите, хоть по десять порций за раз. Вермишель, правда, сильно просроченная оказалась, но ничего, съедобная.