Мертвый эфир

Отперев черный ход, я вошел в дом, быстро проследовал через подсобное помещение, затем через кухню и попал в прихожую; из ее дальнего угла, находящегося рядом с главной входной дверью, доносилось назойливое пиканье. Я ввел код в систему сигнализации, но из-за толстых, неудобных перчаток, верно, сделал это неправильно, нажав не на те кнопки. Тогда я начал все сызнова, чувствуя, как на лбу собираются капли пота. Пиканье продолжалось. Так можно было исчерпать лимит времени. Тогда я стянул правую перчатку и ввел код так, как надо. Пиканье стихло. Сердце колотилось, руки тряслись. Я несколько раз поглубже вдохнул. Протер бумажным носовым платком кнопки, которые только что нажимал, затем опять натянул перчатки. Господи, я весь взмок. Стянул с головы дурацкую бейсбольную шапочку и сунул ее в карман. Внутренний голос подсказывал ничего не откладывать на потом, поэтому, чтобы не забыть, я прошел к двери, ведущей в сад, поставил замок на «стопор», плюс еще заклинил створку на всякий случай резиновым сапогом, и отправился класть ключ на прежнее место в искусственный камень.

Затем я снова закрыл заднюю дверь. По пути к лестнице, начинающейся у главной двери, я вдруг почувствовал, что мне срочно нужно посетить туалет. Просто смешно: очень может быть, какая-нибудь соседка уже позвонила в местный полицейский участок и доложила, что видела парня в спецовке с чужого плеча, переползавшего через ограду чужого дома, но мне действительно срочно понадобилось в сортир, иначе я не мог поручиться, что не наложу в штаны. Отчасти это, видимо, было связано с колоссальным количеством принятого накануне алкоголя, а отчасти с самым банальным страхом. Помнится, где-то я читал, что грабители, испражнявшиеся на коврах своих жертв, необязательно делали это из-за своего дерьмового характера, у них просто не оставалось другого выхода. Вламываться в чужое жилище достаточно страшно, так что, видимо, они сами боялись каждого шороха прямо-таки до усрачки. И это при том, что они, черт возьми, как правило, не вторгались во владения королей лондонского преступного мира.

Я взбежал по ступенькам наверх и принялся искать туалет, открывая двери в гостиную, библиотеку, небольшой кинозал, еще одну гостиную, а также в стенной шкаф, где при желании можно было прогуливаться, пока не нашел наконец ту, что не открывалась, а значит, вела в кабинет, где находился автоответчик.

О господи, мне, видимо, все-таки суждено было в этот день обделаться. Моя прямая кишка уже совсем не хотела удерживать содержимое, а когда я попытался его все-таки в себе удержать, с мышцами сфинктера приключился какой-то спазм. И нигде ни одного туалета. Скорей наверх. Я знал, что там должен быть туалет — ведь где-то там находится комната Селии с примыкающей к ней ванной. Пробежка на полусогнутых до лестницы, ведущей на третий этаж, со стороны выглядела бы, пожалуй, весьма странной. Я втягивал живот, словно это могло остановить беду, которой, по моим ощущениям, предстояло случиться в любую секунду. Что я делаю? — подумал я, добравшись до третьего этажа. Разве не глупо бежать сюда? Ведь туалет наверняка внизу, на первом этаже, где-то рядом со столовой и кухней.

Но теперь чересчур поздно. Я побежал к двери в комнату, окна которой, по-видимому, выходили в японский сад. Теперь я втягивал щеки тоже — наверное, из солидарности с ягодицами. Все мое тело охватила дрожь. Дернув на себя ручку и ввалившись в помещение, я споткнулся и чуть не упал. Спальня. Большая. В ней темно: оба высоких окна закрыты вертикальными полосками темно-серых жалюзи.

Справа и слева от постели — широкой, черной с белым — по двери. Я открыл одну — там оказалась туалетная комната, то есть гардеробная, не имеющая ничего общего с сортиром! Господи, что творится с этими богатыми ублюдками? Почему эти сукины дети не могут пользоваться обычными шкафами, как нормальные люди? Я засеменил вокруг кровати, стараясь изо всех сил стискивать колени и бедра, но вместе с тем продвигаться вперед, при этом прижимая руку к заднице — как можно крепче, словно стараясь остановить то, что перло наружу. Боже, о боже, если и вторая дверь не ведет в туалет, мне придется наделать в собственные штаны.

Дверь широко распахнулась, и прямо передо мной предстал великолепный фарфоровый унитаз с богатыми, из темного дерева, стульчаком и крышкой. Я вмиг стянул с себя перчатки.

Но только лишь я успел заскулить от радости, как радостный визг сменился яростным ревом отчаянья и разочарования, потому что мне пришлось потратить несколько драгоценных секунд на то, на что я вовсе не рассчитывал, — на то, чтобы высвободиться из проклятого тесного комбинезона и лишь тогда получить доступ к джинсам и дальше, к трусам. Я едва не забыл откинуть крышку унитаза, прежде чем повернуться к нему задом.

Срать я начал еще до того, как моя задница коснулась деревянного стульчака. Процесс протекал бурно: с брызгами, с отвратительной болезненностью, — но мне показалось, будто я все-таки сумел удержаться в рамках принятых в обществе традиционных обычаев дефекации.