Мертвый эфир

— На самом деле, — вмешался Фил, — никто ничего подобного не заявлял. Я хочу сказать, что непосредственно перед этим прозвучал фрагмент, где Кен говорил, что мы в Англии не принуждаем мусульманок носить бикини и мини-юбки, тогда как западные женщины, отправляющиеся, например, в Саудовскую Аравию, волей-неволей вынуждены следовать тамошней моде. Речь шла о терпимости и нетерпимости, о политической роли некоторых религиозных лидеров, которым позволено, по сути, выносить смертный приговор гражданам других стран, без суда и возможности защиты. В том-то и была идея — начать с процитированного отрывка, чтобы далее сказать: никто из мало-мальски ответственных западных политиков никогда не заявил бы ничего подобного…

— Эго прозвучало чертовски неподобающе, Фил, — прервала его Дебби, кладя очки на стол, такой большой, что он один занимал больше места, чем все помещение, в котором работали мы.

Из окон ее кабинета, расположенного почти на самом верху здания «Маут корпорейшн», открывался вид на прилегающую площадь и на тесно прилепившиеся одна к другой крыши Сохо, а за ними высилось щербатое лезвие высотки «Сентер-пойнт». Дебби едва стукнуло тридцать, но она казалась старше. Она была в хорошей физической форме, несколько коренаста, у нее были волосы мышиного цвета с русым отливом и утомленные, окруженные морщинками глаза.

— По правде сказать, не совсем понимаю, что тут можно найти неподобающего, — изрек Фил с таким видом, словно вел научную дискуссию о неких тонкостях земельного законодательства у древних этрусков или об исторической обоснованности оценки величины наносов на Желтой реке во времена династии Хань. — Мы дважды делаем необходимые оговорки, и в начале, и в конце. Никто не призывает: «Идите и убейте». Мы только говорим: «Никто на Западе не скажет: “Идите и убейте”».

Дебби пристально посмотрела на него.

— Это вопрос семантики, смысла.

— Нет; это… грамматика, — возразил Фил с таким видом, будто не представляет, как можно предполагать иное. И бросил в мою сторону беглый взгляд.

Конечно, дело касалось семантики, а не грамматики (я не мог этого не признать), но Дебби, одна из самых человечных менеджеров в корпорации «Маут» вообще и на радиостанции «В прямом эфире — столица!» в частности и отнюдь не невежда, не была достаточно подкована, чтобы уверенно оспорить подобную телегу. В такие моменты я прямо-таки обожал своего режиссера.

— Фил! — воскликнула Дебби и хлопнула по столу ладонью. Да так, что стоящий на нем плоский монитор зашатался, — Что, если кто-нибудь, а особенно мусульманин, включит радио уже после твоей первой «оговорки», в самом начале этой… этой филиппики, а затем выключит, глубоко оскорбленный… ты знаешь, как они это умеют — обижаться, обидятся так обидятся, если только поверят собственным ушам… так вот, что получится, если он не дослушает до конца? Что он может подумать о вашей трепотне?

— Да полно, — возразил Фил, — это все равно как спрашивать, что выйдет, если кто-то включит радио на словах «нога в ногу» после первого слога и выключит, не дослушав последнего. Тут практически та же самая ситуация, — Он развел руками.

— То одно слово, а тут целая речь.

—. Да, но принцип тот же, — упрямо настаивал Фил.

Дебби решила переключиться на меня.

— Кен, — заявила она, — даже для тебя…

— Дебби, — перебил я ее, поднимая руки, словно сдаюсь, — Мы всего-навсего пытаемся высказать нашу точку зрения относительно того, что видим вокруг.

— И чего же именно?

— Предрассудков и нетерпимости.

— Ну и как помогают бороться с нетерпимостью ваши оскорбления? И то, что после этого представители мусульманского совета орут на меня по телефону? Вы просто…

— А в прошлом месяце на нас наорал по телефону главный раввин, — вставил я.

— За прогон «Израиль как государство-изгой», — кивнул Фил.

— Ну и какого черта? — взвилась Дебби, — Вы что, пытаетесь мне доказать, будто оскорбить две религии лучше, чем одну?

— Во всяком случае, никакой предвзятости, — согласился я.

— Зато сплошная нетерпимость в отношении этнорелигиозных групп! — выкрикнула она, — И может быть, возбуждение религиозной и даже расовой ненависти к евреям и мусульманам!

— Ты к нам несправедлива, — запротестовал я. — Всякий раз, когда подворачивается возможность, мы оскорбляем и христиан. Недавно мы целую неделю представляли Христа психом со справкой.

— Но он был евреем! — взвизгнула Дебби. — И в исламе его тоже почитают как святого пророка.

— Одним камнем трех птиц! — выкрикнул я в ответ, — Чего в этом плохого?

— Все авраамические религии по очереди становились мишенью нашей язвительной, но справедливой критики, — вставил Фил, — Могу подтвердить документально.

Дебби перевела взгляд на меня.

— Это, ребята, не шутка. Уже были поджоги мечетей и синагог…

— Вы уверены? — осведомился Фил.

— …налюдей нападают из-за их «ближневосточной» внешности…

— Да, знаю. — Я сокрушенно покачал головой, — Бог знает, что творится; набрасываются на сикхов, приняв их за сторонников мусульманских террористов, — Я развел руками. — Но это же хорошо доказывает нашу главную мысль: фанатики — полные мудаки.