Мертвый город на Неве (СИ)

Он уже чувствовал себя под сенью божьей, там, где нет места тьме. И тут отчаяние пронзило его — огонек оказался лишь яркой звездой, просвечивающей сквозь пустую бойницу. Всего лишь призрачная тень надежды…

— Верую!.. Верую!.. Верую!.. — на бегу, исступленно выкрикивал он темным стенам.

Но ответом была лишь мертвая тишина. Мрак и холод окутывали все вокруг. Мост через небольшой ров оказался откинут, а ворота открыты. Дурной признак! Но он, не раздумывая, вбежал во внутренний двор.

Никого! Вкруг не было никого, даже сонный пес не тявкнул на незваного гостя. Брат Якоб испуганно отвел взгляд от черного провала дверей, в его мгле померещилась клубящаяся тьма, та же, что преследовала.

— Domine Deus, firma fide credo (Господь бог, верую крепкою верой), — прошептал он, и в тот же миг заметил маленькую часовенку.

Он опрометью бросился туда, влетел в распахнутую дверь и, зажмурившись, рухнул на колени перед алтарем.

— Domine Deus, spero pergratiam tuam remissionem omnium peccatorum (Господь Бог, надеюсь по твоей милости на отпущение всех грешников)… — неистово шептал он, пытаясь заглушить визжащий внутри ужас.

Лунный свет проникал сквозь закрытые веки, слепя и сбивая с мысли. Слова молитв, которые он произносил десятки тысяч раз, вспоминались с трудом. Он поднял голову, в молитве, обращаясь к небу. «Свет, проклятый серебристый свет! Он мучает меня и здесь!»

Проклятая луна! Она жестоко ухмылялась прямо над головой, заливая все вокруг безжалостным светом. У часовни не было крыши! Мельком оглядевшись, Якоб понял, что эта обитель сгорела и заброшена: несколько обугленных скамей, почерневшая голова мраморного Иисуса умиротворенно улыбалась, покоясь на обломках статуи, а прокопченные стены сплошь покрыты глубокими трещинами.

«Как я сразу не увидел, что это место осквернено!» — он вскочил с колен. Онемевшее от напряжения тело сотрясала дрожь — «Бежать… бежать! Domine Deus… Domine Deus…» — пытаясь вспомнить слова молитвы, он выбежал из часовни.

Один Господь знает, как долго это продолжалось! Он плохо помнил вчерашний день и совсем не помнил, что было несколько дней назад. Казалось, ночи — один сплошной кошмар и бесконечный бег, а дни — лишь черное забытье, в преддверии ужаса. Ужаса, выжигающего душу, стирающего воспоминания и постепенно крадущего разум.

Он помнил, как было раньше — тихое служение Господу и умиротворение от причастности к благодати Его. Но это словно осталось в прошлой жизни… И тьма теперь всегда следовала за ним. Наверное, Бог посылал силы, потому что он не мог вспомнить, когда в последний раз ел или спал.

Domine… Domine… — он пытался припомнить слова молитвы. Но вместо этого, остановился посреди двора и обратил лицо к небу. Впервые за эту ночь, он осмелился взглянуть прямо на луну.

— А-а-а-а, — закричал монах.

— У-у-у-у, — со всех сторон вторило ему эхо, в котором его голос слился с завываниями ветра.

Что-то звериное внутри него возликовало, услышав вой, который доносился словно из самого ада.

«Куда теперь? Чего оно ждет!?» — он оглянулся. Коварная злобная тварь, что преследовала его, затаилась где-то рядом. Но на этом дворе был только он и лунный свет.

Стоять под луной не было сил, разум оставлял его. Тело, помимо воли, изнывало от желания упасть на землю и с криками кататься по ней, выгибаться дугой, словно от этого могла пройти та боль, что терзала измученную душу. А потом бежать вперед и рвать зубами и когтями все живое. Уподобится зверю, чтобы тот оставил его в покое. Тогда призрачный свет луны перестанет мучить, требуя чего-то, проникая в самые сокровенные уголки сознания, туда, где раньше было место только для Господа… «Это желания подсказанные дьяволом! Изыди! Изыди…»

— Нет!!! — он ринулся ко входу в башню, зияющему черным провалом. Там, во тьме, могло таиться что угодно, но чудовище, просыпавшееся в нем при виде луны, пугало куда сильнее.

Тишина и темнота оглушили его. Он не знал, куда направиться дальше, где найти тот потаенный уголок, куда не заглянет даже сатана. Все вокруг терялось во мраке, но ноги, словно сами несли его куда-то. Он то и дело спотыкался обо что-то, но ни разу не наткнулся на стену, словно тело прекрасно знало, куда идти. «Не иначе как воля господня направляет меня!..» Оставалось лишь подчиниться.

Откуда-то сверху слышалась возня и крысиные писки. Поднявшись на несколько ступеней, он обо что-то споткнулся и едва не покатился вниз.

«А может оно и к лучшему, если я сломаю шею?! Упасть, умереть… Господь прими, наконец, мою душу!»

Монах упал на четвереньки. Руки уперлись во что-то большое, обернутое в ткань. Судорожно обшарив это, он наткнулся на чье-то лицо, сильно обезображенное крысами.

Requiem aetemam dona eis, Domine (вечный покой даруй им, Господи). Он хотел произнести это вслух, но губы отказывались слушаться.

— Re…Re… Да будьте вы все прокляты! — выкрикнул он, поднялся и устремился дальше.