Дело в том, что я беспрерывно наблюдал за собой. Я следил за собой, контролировал себя. Ни одно движение не ускользало от моих наблюдений. Сегодня я почти уверен в том, что жил тогда в постоянном страхе по поводу того, что со мной творилось. Другими словами, я боялся постепенно сойти с ума. Однако именно мои опасения были верным признаком моей нормальности.
Как и прежде, сестра Анжелика была единственной из монастырских женщин, с которой мне удавалось поговорить. Ни разу я не сталкивался ни с одной из них. По-прежнему я видел монахинь только с высоты церковной лестницы в момент, когда они шли к богослужению, и по-прежнему я не замечал, чтобы на меня был брошен хотя бы один беглый взгляд из-под капюшона. Я даже не знал, кто из двенадцати был преподобной матерью настоятельницей.
Я решил ни единым словом не обмолвиться сестре Анжелике о еженощных ужасных происшествиях в моем доме — и мне действительно удалось это. Впрочем, чем помогла бы она мне в противном случае?
В одну из этих ночей я набрался смелости заговорить с призраком: «Кто ты и чего ты хочешь от меня? Почему ты преследуешь меня? Я не сделал тебе ничего плохого, а ты отравляешь мне жизнь. Могу ли я чем-нибудь помочь тебе? Чем? Скажи! Я и это переживу. Во имя Господа, скажи мне!»
Но призрак молчал.
Тогда я начал задавать каждый вопрос в отдельности:
— Кто ты?
Никакого ответа.
— Почему ты преследуешь меня?
Никакого ответа.
— Я могу тебе помочь?
И на сей раз безрезультатно.
Тогда я воскликнул: «Если ты не умеешь говорить, то дай мне, по крайней мере, знак, что ты понимаешь человеческую речь… Дашь ты мне знак?»
Никакой реакции.
Снова стал я задавать вопросы: «Ты — призрак мертвой сестры Магдалены? Да или нет?.. Отвечай же, не молчи! Да пошевелись ты как-нибудь!»
Но она неподвижно стояла передо мной до тех пор, пока мною не овладела вдруг та самая странная усталость, и я, словно одурманенный, свалился в постель.
«Ты останешься, ты выдержишь все; ты должен теперь остаться, должен все выдержать! Ни о чем другом сейчас не может быть и речи, пусть даже твой рассудок и в самом деле помутится. В твою жизнь вторглось сверхъестественное. Тут уж ничего не изменишь. Ты должен испытать себя, готов ли ты к этому. Даже если тебе все это кажется непостижимым, ты должен во что бы то ни стало не терять контроль над собой. Слышишь: ты должен!» — так я внушал самому себе. В то же время я не прекращал работу над моей копией — но теперь уже с лихорадочной поспешностью. Поскольку с тех пор как я узнал в привидении героиню моей картины, мой страстный интерес к странному образу еще больше усилился и стал уже принимать чуть ли не патологический характер: я писал женский образ, который являлся мне ночью привидением! Мыслимым ли было дело!
Другой обет, который я добровольно дал себе, также строго соблюдался мною: ни словом не обмолвился я сестре Анжелике о моих ужасных ночах. Мы виделись ежедневно, но почти никогда не разговаривали и, ограничившись молчаливым приветствием, проходили мимо друг друга. В моем неестественном состоянии, в которое я все больше погружался, даже она, живая женщина, с ее угасшим взглядом и бесцветным голосом, начинала казаться мне призрачным существом, а мое убежище здесь — проклятым местом, населенным духами покойных. Во всем этом было что-то жуткое, чего нельзя было себе ни помыслить, ни представить.
На второй или третий день после той ночи, когда я так безуспешно пытался заклинать привидение, сестра Анжелика, к моему удивлению, снова сама заговорила со мной:
— Извините, сударь! Ваша картина все еще не готова?
— Это большая работа. Но почему вы спрашиваете? Я здесь слишком долго нахожусь? Несмотря на все мои старания оставаться незамеченным, я все-таки мешаю кому-нибудь? Скажите же прямо. Я очень прошу вас.
— Вы здесь никому не мешаете. Я спросила это ради вас.
— Почему — ради меня?
— Вы работаете слишком много.
— Много работать — это счастье, добрая сестра Анжелика.
— При этом вы почти ничего не едите.
— Вы не подумайте; все очень вкусно. Монастырская кухня, пожалуй, намучилась со мной?
— Вы плохо выглядите. Вы нездоровы?
— Благодарю вас, отнюдь.
— И все же вы, вероятно, больны.
— Нет, что вы.
— Извините, но вы с каждым днем выглядите все хуже, все больше усталым.
— Вы находите?
— Может быть, ваше жилище нездоровое?
— Нет, не думаю.
— Или у вас беспокойные ночи?
— Вы очень любезны, сестра Анжелика. Благодарю вас от всего сердца.
— Мне кажется, что вы словно теряете у нас жизненную силу. С каждым днем все больше и больше.
— Может быть, я и в самом деле работаю слишком много.
— Надеюсь, что вы скоро закончите свою работу, и мы расстанемся.
Все это она проговорила своим неживым голосом, с безнадежным взглядом; затем она молча попрощалась со мной и ушла.
Одна фраза из этого разговора неотвязно вертелась у меня в голове: «Мне кажется, что вы словно теряете у нас жизненную силу. С каждым днем все больше и больше».
Да, так оно и было! Казалось, словно призрак своей материализацией был обязан моему мозгу, моей живой крови, которую он высасывал из меня.
И все-таки я должен был оставаться!
Глава 14