Мертвый и живой

Дрейфуя в мешке, наполненном жидкостью с частичками льда, Хамелеон не может слышать голоса. Однако вибрации от ломки прежнего порядка передаются через стены и пол к морозильнику и, соответственно, к его обитателю.

Свет тускнеет, становится ярче, снова тускнеет, еще тускнеет, вновь становится ярче.

Ритм вибрации, вызываемой мотором-компрессором, меняется, и вдруг она стихает. Первый мотор работу прекратил, второй не включился.

Хамелеон напряженно ждет. Но вибрации от работы второго мотора как не было, так и нет.

А этот интересный и энергичный гость подтаскивает людей к себе, поднимает их, словно что-то празднуя, словно превознося их, а потом отбрасывает.

Они остаются лежать там, где упали, недвижимые.

Другие сотрудники лаборатории, похоже, подходят к деловому гостю по собственной воле. Им даже очень хочется к нему подойти.

Их тоже поднимают, а потом отбрасывают. Они лежат недвижные, как и те, кого отбросили раньше.

Возможно, они просто распростерлись у ног делового гостя.

А может, они спят. Или мертвые.

Интересно.

Когда все сотрудники лежат и не двигаются, гость вырывает краны над лабораторной раковиной и швыряет их в сторону. Из труб начинает хлестать вода.

Вода льется на лежащих на полу сотрудников, льется, однако они не поднимаются.

И вибрация от работы второго мотора-компрессора пока не передалась налитой в мешок жидкости.

Мешок и соляной раствор в нем застывают. Никакой вибрации, никакого гула работающих машин.

Деловой, деловой, деловой гость срывает лабораторную раковину с кронштейнов, отшвыривает от себя.

Стальная раковина ударяется о стеклянную дверь морозильника, разбивает ее.

Какие важные происходят события. Того, что было, больше нет. Пришли перемены.

Хамелеон видит, теперь более отчетливо, чем раньше, как гость покидает лабораторию. И что все это означает?

Хамелеон обдумывает случившееся у него на глазах.

Глава 33

Шестиногое Обиталище демонов, вышедшее в коридор из разгромленной лаборатории, было раза в три больше человека.

В отдельных его частях Девкалион улавливал присутствие человеческой ДНК. Лицо выглядело относительно человеческим, только заметно, чуть ли не в два раза, превосходило его и шириной и длиной. Но шея отсутствовала напрочь, голова вырастала прямо из тела, будто у лягушки.

И нечеловеческие гены во множестве давали о себе знать, словно различные виды животного мира боролись за контроль над телом. Кошки, собаки, насекомые, рептилии, птицы, ракообразные проявляли себя конечностями, входными и выходными отверстиями, хвостами, жалами, мордами по всему телу этого жуткого чудовища.

И не было в этом странном существе ничего постоянного, все оно находилось в непрерывном изменении, словно его плоть являла собой глину, с которой непрерывно работало сознание и ловкие руки невидимого (и безумного) скульптора. Девкалион видел перед собой принца Хаоса, врага уравновешенности, брата анархии, в прямом смысле все разваливающего, стремящегося к неопределенности, характеризующегося искаженностью и обезображиванием, деформацией, искривлением, диспропорцией.

Девкалион с первого взгляда понял, кто перед ним. Чуть раньше в компьютере Виктора он нашел дневник своего создателя, в котором тот упоминал обо всех важных изменениях. Так вот, в последних записях речь шла о внезапной метаморфозе, случившейся с Уэрнером. Записи эти иллюстрировались видеоматериалами.

На поверхности чудовища появлялись и исчезали рты. Снова появлялись, в большинстве своем человеческие по конфигурации. Некоторые только скалили зубы. Другие шевелили губами и языком, но молча. Третьи издавали те самые крики, что достигли ушей Девкалиона, когда он находился в лаборатории Виктора, двумя этажами ниже, бессловесные выражения печали и отчаяния, голоса потерявшихся и беспомощных.

Вскрики эти звучали по-детски, хотя все, кто обретался в «Руках милосердия», в том числе и это слившееся невесть из кого существо, были взрослыми. Вырвавшись из рабства и попав в этот биологический хаос, лишившись своих программ при потере физической оболочки, психологически эти создания Виктора вернулись в детство, в детство, которого у них никогда не было. Вот и стали еще более беспомощными, чем прежде.

Среди всех этих слившихся индивидуумов только Уэрнер, лицо которого, пусть и искаженное, оставалось лицом этого чудовища, обладал взрослым голосом. Выйдя из лаборатории, он еще сильнее выкатил и без того выпученные глаза, оглядел всех, кто ждал его в коридоре, и, выдержав короткую паузу, чтобы они могли рассмотреть (а может, позавидовать ему и восхититься им), заговорил:

– Освободитесь. Освободитесь во мне. Отбросьте беспомощность, вы все, входящие в меня. Освободитесь во мне. Не ждите, пока вам скажут, что вы можете убивать Старых людей, освободитесь во мне, и мы начнем убивать их уже этим вечером. Освободитесь во мне, и мы убьем весь мир.