Мертвый язык

— Ну что ты… — Егор брякнулся на колени и погладил Настю по волосам. — Что ты… Маленькая моя. Все хорошо. Я здесь, с тобой. Все хорошо. Мы все здесь. Мы с тобой. Бояться нечего. Я рядом. Все в порядке.

Некоторое время Настя чужим, неузнающим взглядом смотрела на Егора, потом несколько раз сморгнула, и по щеке ее покатилась слеза. Слова, которые продолжал бормотать Егор, прежде были ему незнакомы — должно быть, раньше они таились в глубоких хранилищах, как стратегический запас, который скрыт до поры и появляется лишь в нужную минуту, в беде, чтобы поддержать и спасти.

Схватив Егора за руку, Настя рывком приподнялась, села на стуле и, не сводя с Егора глаз, робко улыбнулась.

— Боже мой! — тихо, но с сильным чувством сказала она. — Боже мой! Это же чужой сон! Чужой! Он послан мне по ошибке! Понимаешь? Это не мой сон! Он мне по чину не положен! Я не должна была его видеть! Господи! Такой кошмар не купишь ни за какие деньги, он дается только за заслуги! А их у меня нет! Понимаешь? Боже мой… Боже мой… Господи, что ж это за бардак в твоем хозяйстве!

Егор с Настей еще успели крепко обняться, и она всхлипнула на его плече, прежде чем Роме пришлось без лишних сантиментов, как и подобает санитару, пустить в действие буковую рукоятку своего ножа.

Глава 8. Пятница, вечер

1

На этот раз все обошлось как-то легче, быстрее и безболезненнее, чем в случае с чудесным распевом Егора. Насте даже не успели вызвать «неотложку», так как уже через пару минут после настигшего ее приступа судороги стихли, она открыла опустевшие глаза и слабо, одними губами с не обсохшей в уголках пеной, улыбнулась хлопочущей над ней Катеньке. Тарарам не удивился. Как известно, русские женщины двужильные. Они выносливее мужчин, ангельски терпеливы и даже, как выяснили любящие определенность немцы, горят дольше.

Катенька отвезла нетвердо стоящую на ногах Настю домой; Рома с Егором тоже отправились по норам осмысливать случившееся.

Потолок требовал побелки — с годами цвет его стал сероватый, местами штукатурку испещрили трещинки, лепной бордюр отдавал желтизной, в углу качались на легком сквозняке мохнатые от пыли паутинные пряди, а возле окна виднелось пятно от давней протечки в форме небывало крупной цветной капусты. Обоям на стенах тоже было лет пятнадцать-двадцать, соответственно чему они и выглядели. Дневной свет без умысла, просто одним своим присутствием подчеркивал изъяны интерьера — для борьбы с его (дневного света) бесцеремонностью на карнизе висели плотные занавески, но сейчас они были раздернуты. Тарарам лежал на тахте лицом вверх, закинув руки за голову. Его ничуть не волновал вид запущенного жилища — к понятию «дом» он относился спокойно, без истерик и требования к логову имел весьма скромные, — пожалуй, запустения он не видел вовсе. Не видел и размышлял о материях совсем иного рода.

«Ангельское терпение… — предавался раздумью Рома. — Надо признать, что про терпение ангелов нам ничего не известно». В былом Тарарам припадал к истокам — от Оригена и Ареопагита до Брянчанинова и Карсавина. «Напротив, — размышлял он, — нам известно про ангельское нетерпение. То самое, следствием которого явились ревность и мятеж. Ревность, мятеж и низвержение восставших в дольний мир». Далее Рома подумал, что так тому, пожалуй, быть и следует, поскольку ангелы по сути — существа служебные, и им, безукоризненным вассалам, не пристало заноситься и по собственной воле обнаруживать качества, присущие Владыке. Зато Господь — Тот да, Тот образец безграничной выдержки. Это осознаешь не сразу, но, однажды осознав, тут же понимаешь, что иным и не может быть Отец достоинств. Создатель — Бог терпения. Об этом хорошо писал дьякон Кураев. Всетерпение — такое же существенное качество Бога, как всеведение, вездесущность, всемогущество и всеблагость. И это один из самых важных уроков Библии. Взять, например, хотя бы акт творения. То, что Господь измышлял мир целых шесть дней, свидетельствует первым делом о том, что Он способен мириться с недоделками и умеет принимать несовершенство. Ведь в первый день земля вышла «безвидна и пуста», и даже твердь еще не поднялась, чтоб отделить воду от воды, однако Бог не счел такую землю браком, творческой неудачей и не распылил ее в ничто от огорчения. Он был удовлетворен тем, что вышло, как первым шагом на пути к мерцающему в грезах блеску. И так Он благословлял каждый день Своего, ущербного покуда, создания, еще несовершенного, промежуточного, не заселенного признательными тварями. По существу, мир и сейчас далек от совершенства, по крайней мере — мир людей, но ничего, Он попускает…