Мёртвый хватает живого (СИ)

— Какие могут быть штрафные санкции и юридическая ответственность для тех, кто любит людей? Одно должно быть: признательность. Неужели вы прокляли бы тех, кто отдал бы вам яблоки и бананы? Не понимаю, как мы могли до сих пор так поступать с людьми: подготавливать мерзкие договоры, придумывать юридические западни, изобретать совершенно невыносимые условия деятельности: когда вместо добра поставщик вынужден был творить зло!

— Кажется, вы одобряли и подписывали эти договоры, Павел Леонидович. — Софье почему-то не было страшно спорить с шефом.

— Был мерзавцем, — коротко ответил директор. — Софья, почему вы с Шуркой… простите, с Александром, так далеко от меня сели?

— Места были заняты, Павел Леонидович… Нам здесь вполне комфортно. Мы не жалуемся.

— Вы отдалились от меня, потому что ненавидите меня? Потому что я был мерзавцем? Это справедливо. И всё же надо любить людей. И таких плохих, как я. Тем более что я встал на путь исправления.

Софья промолчала. Шурка тоже молчал. Первый зам — Софья и Шурка никогда не называли его по имени или имени-отчеству, словно открещивались от него, — сидел и глупо улыбался.

— Идём дальше, — сказал шеф. — То есть раздаём. Я не оговорился. Рубашки. Утюги. Квартиры. И гипермаркеты. Квартиру я отдам Марине. Я люблю Марину. А загородный коттедж — жене. Я люблю жену. А в «Камелиях» сегодня же объявим день бесплатной раздачи продуктов. Надежда Валентиновна, вам, как главному маркетологу, я поручаю организацию раздачи. А вас, Софья и Шурка… то есть Александр, прошу обзвонить или собрать всех поставщиков. Нужно заполнить склады — так, чтобы раздача могла продолжаться и завтра, и послезавтра. И на той неделе. И всегда. Сегодня начнётся то, что давным-давно должно было начаться. Не война всех против всех, а любовь всех ко всем. Люди давно об этом знали, но всё боялись начать.

— Почему же вы сегодня не боитесь? — спросила Софья. В напряжённой тишине вопрос её прозвучал слишком уж громко, ну и пусть. Пусть злорадствует первый зам. Она почувствовала на своей руке руку Шурки.

— Как можно бояться любить людей?

Выходит, люди боялись начать, потому что больше ненавидели, чем любили, подумала Софья и сжала руку Шурки. И тот, кто пришёл к любви, уже чужд злобы и зависти, — и он не видит злобы и зависти в других людях и потому не знает, чего ему бояться. Это либо вера, либо совершенное сумасшествие.

— Помнишь, — шепнула Софья Шурке, — шеф в пятницу сказал, ну, когда говорил, чтобы все пришли на работу не в девять, а в одиннадцать: «Хочу чувствовать себя именинником, а не эксплуататором». Может, он всё это ещё в пятницу затеял?

— Кто же его знает…

— Но чем мы будем рассчитываться с поставщиками, Павел Леонидович? — спросила она у генерального. — При бесплатной раздаче не следует ожидать коммерческой выгоды.

«Или он думает, что нам начнут бросать монеты в шапку? Как тому дорожному нищему… с белым лицом?»